Герман Титов - 700.000 километров в космосе (полная версия, с илл.) Страница 13

Погода в районе нашего аэродрома не отличалась устойчивостью. Подует, бывало, ветер с моря, и через несколько минут облачность закроет аэродром, а иногда набежит дождевой заряд, затем небо снова прояснится. В таких случаях слишком осторожные командиры прекращали полёты. Но Подосинов делал иначе: он всесторонне оценивал обстановку и не боялся брать на себя ответственность за решение продолжать полёты.

Как-то Николай Степанович руководил полётами. Временами через аэродром проходили дождевые заряды. Я поднялся в воздух. Выполнив пилотаж в зоне, возвращаюсь на аэродром. Сделал третий разворот, подхожу к четвёртому, взлётно-посадочной полосы не видно. Как быть? Она словно растаяла. Ухожу на второй круг и снова вижу в районе четвёртого разворота дождевой заряд, штрихующий небо. Опять ухожу на круг. Обстановка сложная, может не хватить топлива. Откровенно говоря, я начал беспокоиться. В это время слышу спокойный знакомый голос Подосинова:

— Ну что, трудновато?

Да! Было трудновато. Но, зная, что дождевой заряд закрыл только район четвёртого разворота и самолётов в воздухе больше нет, я передал:

— Разрешите посадку с обратным стартом?

В ответ слышу:

— Разрешаю.

Развернувшись, я зашёл на посадку и благополучно приземлился.

— Если у человека есть способности, то лишь вопрос времени, когда о нём заговорят люди, — сказал тогда подполковник, видимо, отвечая на свои мысли и никого не имея в виду конкретно.

Разнообразна и многогранна жизнь в авиационном полку. Не успел я освоить самолёт, как меня назначили руководителем группы политзанятий. Это для меня было неожиданно.

— А что вас смущает? — спросил меня политработник Ковалёв, когда я высказал ему свои сомнения.

— Опыта нет, справлюсь ли?

— Справитесь, — уверенно ответил Ковалёв. — В комсомоле вы уже более пяти лет, выполняли немало поручений… Главное, изучите хорошо людей.

Изучить людей! Что это значит? Кто скажет, где и с чего начинается такое изучение? Скажем, изучать реактивный самолёт можно частями: отдельно планер, отдельно двигатель, шасси, органы управления, радио, спецоборудование… А человек? Вот моя группа политзанятий — почти два десятка людей — солдат и сержантов. Как познать их характеры, чтобы вести занятия живо, интересно? Как говорить с ними, чтобы слова о великой нашей советской действительности, о нашей партии, её героическом прошлом и будущем доходили до души, звали на труд, на подвиг?

Я представил мысленно всю группу сидящей на занятии. По возрасту эти люди всего лишь на год-два моложе меня. Считай, сверстники. Почти у каждого за плечами или десятилетка, или техникум. А вот учебник для политзанятий не всегда учитывает эти обстоятельства. Вновь и вновь перечитываю его страницы. Всё изложено правильно: и о долге воина, и о дисциплине, и о традициях. Однако мои слушатели — люди пытливые, жаждущие знаний, завтрашние студенты институтов. Поэтому вряд ли их удовлетворит материал этого учебника. Вновь пошёл я к политработнику Ковалёву, чтобы совсем по-иному рассказать ему о том, что же меня смущает.

— Теперь другой разговор, — выслушав мои доводы, заметил Ковалёв. — Раз есть беспокойство, значит, успех будет. А кто вам мешает проявлять инициативу? От вас именно и требуется быть живым пропагандистом, человеком, увлекающим других. Вы статьи и советы Михаила Ивановича Калинина читали?

— Признаться, нет.

— Обязательно прочитайте. Они многое объяснят. В нашей библиотеке есть его книга «О коммунистическом воспитании». Прочтите её.

Напрасно в этот вечер Коля Юренков звал меня пойти в кино. Прочно засел я в комнате офицерского общежития. Одну за другой прочитывал речи М. И. Калинина, его выступления перед воинами-комсомольцами, перед агитаторами, отправлявшимися на фронт в грозные годы войны. Передо мной вставали картины минувшего, смертельная опасность, нависшая над Родиной, бои, людские судьбы. Ведь и мой отец был оторван от любимых занятий в школе, от семьи, стал солдатом. Тогда, в очень тяжёлое для страны, для всего нашего народа время, голос агитатора-пропагандиста вселял уверенность в победу. В те годы старый большевик, всероссийский староста, как называли его, Михаил Иванович Калинин, где-то в прифронтовом перелеске, иссеченном осколками бомб, раскрывал секреты проникновения в человеческие сердца. Вот это школа!

Впрочем, не я один волновался перед первой встречей со своими слушателями. С кем ни поговоришь из молодых руководителей групп политзанятий — у каждого свои сомнения, неясности. Каждый хочет получше подготовиться. Это подбадривало.

И вот первое занятие. Волнуюсь, но стараюсь сдержать себя. Мне нужно рассказать слушателям о нашей партии, о её направляющей и организующей роли в жизни советского общества. Конспект у меня есть, но я откладываю его в сторону и начинаю излагать то, что знаю о коммунистах, живых людях, творящих великие дела нынешних дней, о тех, кто отдал свою жизнь в борьбе за победу революции, за защиту её завоеваний.

Говорю о Ленинграде — он рядом с нами; по его улицам и площадям мы ходили не раз, восхищаясь красотой и величием настоящего, легендарным прошлым. Повествование о городе Ленина, о соратниках нашего великого вождя чередую с рассказами о героях-коммунистах времён минувшей войны, таких, как наши однополчане, славные лётчики-истребители; о героях наших дней, укрощающих буйный бег многоводья Волги, Днепра, Ангары, строящих атомные электростанции и атомный ледокол, обживающих бескрайние степи Казахстана, запустивших в космос первые искусственные спутники Земли.

Окончен рассказ, время занятий истекло. Ко мне подходит рядовой Василий Лизанчук, потом Олег Уманко, другие солдаты. Начинается разговор, открытый, душевный. Вопрос за вопросом задают слушатели. Чувствую, что из-за нехватки времени или скомкаю ответы, или вообще ничего не скажу. И это будет самой непростительной ошибкой.

— Знаете, что? — предлагаю я. — Давайте вечером соберёмся в ленинской комнате, поговорим…

На этот вечерний разговор в ленинскую комнату шёл с тревогой, гораздо большей, чем на первое занятие. О чём спросят? Что интересует солдат больше всего? Вдруг окажусь в чём-то малосведущим? Однако разговор получился. О многом шла речь, и трудно было понять, кто отвечал больше на вопросы — я или сами солдаты. О чём только не говорили: о последнем Пленуме ЦК КПСС, об итогах сорокалетней деятельности партии после Великого Октября, о движении в защиту мира. Любитель поэзии рядовой Лизанчук расспрашивал меня о Маяковском, о последних произведениях советских поэтов. Хотя на эту беседу пришли не все слушатели моей группы, но я остался доволен: мост добрых взаимоотношений установился. Ведь, на мой взгляд, самое главное в пропагандистской работе — сознание того, что своим словом ты будишь в сердцах людей хорошие, светлые чувства, которые рано или поздно дадут плодотворные всходы.