Юрий Котлов - Мои осколки Страница 13

На летние каникулы мы уезжали с бабушкой в деревню, во Владимировку. Доезжали на троллейбусе до вокзала, а там по расписанию ходил автобус маршрута № 107. Если идти от дома до деревни пешком, через поля, заводы, овраги и фабрики, напрямки, всего-то было бы ничего. А ехать, да с пересадкой, часа четыре. На вокзале была пельменная, и пока мы дожидались свой 107-й маршрут, и если было время, бабушка водила меня в нее, кормила пельменями и беляшами. Не знаю, как было на самом деле, но тогда-то казалось, ничего вкуснее не бывает. Оно и понятно. Вкус детства. Мало кто может вспомнить про свое детство плохое, невкусное.

Коля, зная о нашем приезде, караулил нас, видел от дома, как автобус подъезжает к остановке. Садился на свой велосипед и гнал его через поле, нас встречать.

Сумки бабушкины с гостинцами вешал на руль, меня сажал на багажник. Бабушка пешком шла следом.

Не успевала она дойти до дому, а мы уже, вооружившись удочками, катим на велосипеде на речку. Я опять на багажнике, велосипед у Коли один.

Коля рассказывает мне, где недавно кто-то из деревенских вытащил здоровенного зеркального карпа. На плотине. Зеркальный карп — Колина мечта. Едем на плотину, находим в камышах укромное место, забрасываем удочки, а потом идем проверять нероты, которые Коля вчера забросил. В них — картошка, которую Коля положил для приманки, и пучеглазые лягушки, соблазнившиеся этой сырой картошкой. Карпов нет. Лягушек вытряхиваем, нероты забрасываем снова, привязывая веревки укромно к корягам, чтобы никто не нашел.

К вечеру, так ничего и не поймав, едем домой, потому как скоро приедут на свалку мусорные машины, и нужно идти собирать хлеб и отбросы разные для свиней. Иду вместе с ним. Вернее, опять на велике едем. Я на багажнике. Когда задница устает, пересаживаюсь, боком, на раму. У Коли с собой два мешка под куски хлебные, завязки никогда не берет, там найдешь сколько угодно. Из Владимировки и соседней, через дорогу, Александровки тащится тьма народу. Почти в каждом доме держат поросят, потому как свалка рядом и кормежка получается бесплатная. Догоняем соседку Нюраху. Она шустро шагает и тащит за собой под куски железное корыто, к которому приделаны четыре велосипедных колеса.

«Здрасти, теть Нюр!» — кричу ей с багажника.

«Один приехал?» — спрашивает она, ответив на приветствие.

«Нет, с бабушкой», — отвечаю.

Мы обгоняем Нюраху. Одета она живописно: на ней халат синий, рабочий, на голове фуражка мужнина, на ногах — сапоги моднющие, блестящие, с замками сломанными, с каблуками здоровенными. Итальянские кинодивы шестидесятых в таких щеголяли, в кино разве что увидишь, да еще вот — на Нюрахе. Кто-то выбросил, она подобрала на свалке, теперь форсит. Так и ковыляет в своих давно вышедших из моды сапожках, стянутых в икрах резинками, чтобы не развевались. Коля говорит, что Нюраха ходит не столько за кусками, сколько за одежкой. Дескать, весь чердак у нее забит башмаками и шубами, каждый день сама в новой одежке.

Машины уже, фырча, подъезжают. Водители выходят, орудуют рычажками, надев рукавицы. Поднимают контейнеры, а потом снова за руль садятся и немного отъезжают, чтобы мусор до конца вывалился. А мы все вокруг стоим, ждем. Когда машина отъезжает, набрасываемся на кучу, кто палкой орудует, кто руками мусор разгребает. Хлеб, куски, буханки целые, батоны, Коля отправляет в мешок. Я нахожу пакет или авоську старую и складываю в него найденные книги, журналы и то, что покажется интересным. Если попадается хлеб, бросаю его Коле, он — в мешок.

Нюраха с корытом своим на колесах, в сапогах киношных, взбирается на верх кучи, гребет так, что мусор во все стороны летит. Над ней шутят, она поддакивает, шутит вместе со всеми над собой, продолжая рыться в мусоре.

Переворошив кучу, ждем новую машину. Пока она выбирает место, где бы разгрузиться, дружно ходим за ней. Всех интересует свежий, только что привезенный мусор. Многие водители, разгрузившись, роются в куче вместе с нами.

Коля набивает кусками оба мешка, находит проволоку или веревку и завязывает, потом перевешивает один через раму, один привязывает к багажнику. Обратно пойдем пешком. Коля мог бы ехать и с мешками, но из солидарности тоже идет пешком, за руль везет свой велосипед. Я тащу в авоське книги, журналы и разное интересное барахло: игрушки сломанные, фонарик, радиодетали. Нюраха, натянув на свое корыто сверху кусок брезента, чтобы куски не высыпались или вдруг дождь, шагает рядом, спрашивает, как учусь и про больницу — знает, значит. Рассказываю охотно про свои тройки, а про больницу помалкиваю, будто не слышу, помню, что мне ответила женщина из нашего дома на мои подробности.

Нюраха живет по соседству, но пройти ей нужно мимо нашего дома. В калитке стоит тетя Маруся, мать Колина, жена дяди Вани, брата матери. Хитрая скандальная мордовка, но отходчивая и любительница пошутить. А тут — Нюраха в сапогах киношных. Как говорится, сам Бог велел.

Тетя Маруся, всплеснув руками, начинает полуграмотно и коверкая слова причитать:

— Ой, Нюр! Тебе в тиятру надо, а ты с телегой! Ножку не подверни! Калбук отлетит, как модничать будешь?

— Маруськ, ну тебя! — отмахивается Нюраха, а сама, шутки ради, задирает халат, чтобы ноги в сапогах было лучше видно, и ну выхаживать перед нами. Руки в бедра, фуражку мужнину с головы долой, и так ногу поставит, и этак. — Сарвин! — кричит мужу. — Встречай свою звезду!

— Ну, и арьтистка! — смеется тетя Маруся. — Ну, и арьтистка!

Смеемся и мы.

Утром, после того как Коля польет огород, накормит свиней, воды из колодца в дом натаскает, идем снова на речку. Когда есть желание, помогаю ему, но чаще — жду его, читая в саду книгу. Нашел на этажерке затертый фантастический роман «Экипаж Меконга». Начал читать, понравилось.

Коля все дела переделал, стоит рядом, ждет молча, а я все от книги никак не оторвусь. Наконец пересилил себя, сунул закладку, и айда на речку. Коля опять везет меня на багажнике, а я удивляюсь про себя, как это он читать не умеет и вообще, почему не научится? Предлагаю ему, а он только отмахивается. Дескать, ему это не надо.

В неротах пусто, нет даже лягушек. Я выражаю сомнение, что недавно кто-то поймал здесь карпа зеркального, но Коля обиженно говорит, что своими глазами видел. Я не спорю, ему верить можно.

Посидев с удочками и ничего не поймав, идем домой, а там сестренки мои двоюродные, Валя и Наташа, купаться на речку собираются. Мы с ними. Коля накачивает камеру тракторную, берем ее с собой. Место для купания обжитое, но все равно — тина, сразу глубоко, а по бокам и на другом берегу кувшинки и заросли камышей. Коля плавать не умеет, потому в воду не залезает, сидит в одежде на берегу, возле велосипеда. А мы, ухватившись за камеру, плывем на середину, — я пытаюсь поднырнуть под камеру так, чтобы оказаться в круге. А потом уже несложно взобраться на камеру и улечься сверху, в воде лишь задница да пятки, и срываешь кувшинки на длинных стеблях. Небо голубое, солнце светит, полная речка ребятни, кто местные, кто к бабушкам приехал, сестренки рядом, головы из воды торчат, сами за камеру держатся, меня туда-сюда толкают. Коля верный, как пес, на берегу. Бабушка в огороде, а мать приедет на выходные. Красота, и вся жизнь впереди, и кажется, что это никогда не закончится.