Аркадий Ваксберг - Валькирия революции Страница 130

«Шведы чувствуют себя все тревожнее. Говорить не о чем. Могу повторять лишь то, что пишут в газетах. Это, конечно, никого не удовлетворяет. Меня саму в первую очередь».

Однако в Москву она посылала ту информацию, которую там ждали. Точнее, которую хотели иметь. Еще совсем недавно в своих посольских шифровках Коллонтай клеймила «прогерманские» настроения в шведских «правительственных и влиятельных общественных кругах», называла Германию агрессором и сообщала о крепнувшей надежде шведов на то, что договоренность о совместных действиях между Советским Союзом и Англией «преградит путь агрессии тоталитарной Германии». Теперь с той же категоричностью она клеймила «проанглийские» настроения шведов. «[…] здесь создалась, — доносила она Молотову в октябре 1939 года, — нервная атмосфера, которую Англия использует для раздувания антисоветских настроений. […] Шведская общественность растерянна и напугана. Англия ловко разжигает традиционные симпатии шведов к «свободной» Финляндии». Получившая широкую известность еще до революции своей борьбой именно за независимость и СВОБОДУ любимой Финляндии, она поставила теперь это слово в кавычки!..

Отказавшись от договора с Москвой на условиях, ею предложенных, Финляндия заключила иной — прямо противоположный — договор с Германией. Продолжая осуществлять нажим на Финляндию, Сталин, в сущности, выступал против союзника своего союзника! Наперекор Гитлеру в новых условиях он действовать не мог. Стало быть, прямо или косвенно давление Москвы на Хельсинки чем-то было на руку Берлину. Не хотел ли Гитлер испытать реальную силу Советского Союза, способности его полководцев — после того, как Сталин уничтожил весь советский генералитет, — его военно-технический потенциал, боевой дух его солдат? Коллонтай видела, что дело идет к войне, но никто не призвал ее ударить палец о палец, чтобы предотвратить надвигавшуюся военную авантюру. О полпреде в Швеции, казалось, просто забыли.

Тогда она решилась на шаг чрезвычайный, крайне редко используемый дипломатами. Советскими, да еще в сталинскую эру, — кажется, вообще никогда. Никого не спросясь, Коллонтай сама полетела в Москву для консультаций. Однако Молотов, ставший вместо Литвинова наркомом иностранных дел явно не спешил встретиться с нею, заставляя часами ошиваться в приемной. Удостоив наконец встречи, язвительно спросил: «Приехали хлопотать за своих финнов? Не беспокойтесь, за три дня все будет кончено!» И резко оборвал, когда она попробовала заговорить о демократических силах в Европе: «Это вы империалистов Англии и Франции величаете прогрессивными силами? Их козни нам известны…» На прощанье, повелев немедленно возвращаться в Стокгольм, дал основное задание: «Удержать скандинавов от вмешательства в неизбежную нашу войну с Финляндией». Стало быть, финнов он к скандинавам не относил: у Москвы были свои представления о географии.

Накануне советского нападения на Финляндию Коллонтай уехала «отдохнуть» в свой любимый Сальтшебаден. Невозможно поверить, что она это сделала самовольно — в такой критический момент. Скорее всего, знала в точности дату и решила как-то смягчить тот удар, который должен был обрушиться на нее в первые же часы. Война, как известно, началась после «семи выстрелов» в приграничном финском местечке Майнила. Ясное дело, Москва тотчас объявила, что выстрелы сделаны с финской стороны, и ответила на них мощным наступлением сосредоточившейся у границы Красной Армии. Точно так же тремя месяцами раньше Германия начала войну с Польшей — «нападением» поляков (то есть немцев, переодетых в польскую форму) на немецких солдат в местечке Гляйвиц, неподалеку от Данцига. Почерк один и тот же!..

Ее вызвали для объяснений премьер и министр иностранных дел. Что иное она могла сказать, кроме как отстаивать официальную советскую версию?

— Если вы не хотели войны, — спросил премьер Пер Альбин Ханссон, — почему вы отказались от шведского посредничества?

— Для ответа на ваш вопрос, — с обескураживающей прямотой сказала Коллонтай, — мне нужны указания от своего правительства. Я их не имею.

Может быть, именно прямота и откровенность помогли Коллонтай сохранить лицо.

Не было никаких оснований заблуждаться насчет того, как отнеслись в Швеции к советской агрессии против дружественной соседней страны. Все, буквально все были возмущены сталинской наглостью, решительно ничем не отличавшейся от наглости бесноватого немецкого фюрера. Одни — их было огромное большинство — возмущались агрессором вслух и публично, другие — фанатичные друзья красной Москвы — стыдливо пожимали плечами и старались уйти от разговора на столь щекотливую тему. «Я ненавижу эту войну», — записала Коллонтай в дневнике, естественно умолчав о том, кто в ней повинен. Sapienti sat![3]

Многотысячные толпы осаждали советское полпредство, выкрикивая лозунги: «Агрессоры-большевики, вон отсюда!» Страсти еще больше накалились, когда в захваченном наступавшими советскими войсками городке Териоки (а точнее — в одном из кремлевских кабинетов) было образовано марионеточное «правительство» Финляндии во главе с давним сталинским холуем Отто Куусиненом, с ног до головы вымазанном кровью своих бывших товарищей и друзей. Полиция ограждала со всех сторон подступы к советской миссии, «тогда как в Париже и Лондоне, — сокрушенно писала Коллонтай в дневнике, — толпа била окна в наших посольствах». Лига Наций исключила агрессора из своих рядов. «Мы вышли из Лиги Наций», — в созвучии с советской версией откликнулась на это событие Коллонтай. Панически боялась «разоблачений»? Или настолько уже вжилась в свою роль, что и сама стала думать по-сталински? Ее двойная жизнь зашла так далеко, что отличить теперь маску и суть не было ни малейшей возможности. Похоже, и сама она перестала в этом разбираться.

О ее подлинных чувствах, пожалуй, говорит другая запись: «На Карельском перешейке идут бои. Наши войска продвигаются по направлению к Выборгу. В газетах то и дело мелькают названия местечек и дорог, знакомых мне с детства: Кюреле, Пелекелле, Кузанхови — Кууза (усадьба дедушки), дом с белыми колоннами, вся моя юность там. […] Темные дни. Бои, бои. Знакомые названия местечек близ усадьбы дедушки — дорога на Вуоксу, красный деревянный мост через речку Канилан. На этом мосту финские девушки и парни плясали под гармошку, и мы, молодежь из усадьбы, нередко присоединялись к ним в светлые летние ночи. […] А сейчас через красный мост над быстрой речкой, громыхая, переправляются орудия и танки. Там мне знаком каждый поворот. Но нет уже ничего, даже тех поворотов. Все уничтожено войной, все, все […]» И сразу же вслед за этим лирическим пассажем: «Куусинен не имеет поддержки в народе». Никаких иллюзий насчет подлинной роли этой марионетки и его реальных возможностей у Коллонтай не было. Удивляло только одно: как такую очевидность не понимают и не хотят понимать в Москве?