Угодило зёрнышко промеж двух жерновов - Александр Исаевич Солженицын Страница 138

За выходом этой его последней книги, сразу же, весной 81-го года, – такой эпизод: в респектабельный английский книжный магазин заходит русский эмигрант Олег Ленчевский, просматривает книгу Флегона – и в простодушном порыве пишет частное письмо владелице магазина Кристине Фойл: как вы можете торговать такой псевдолитературой и порнографией? И что же делает эта дама (могла бы, и не зная русского языка, убедиться по иллюстрациям и побрезговать)? – она посылает Флегону копию письма Ленчевского. А что делает Флегон? Немедленно подаёт в суд на Ленчевского: ведь тот клеветнически утверждает, что книга порнографическая! (Что и видно с первого взгляда.) И начинается – судебный процесс! Ныне идёт.

Хоть два, хоть три суда сразу – видимо, нисколько не тревожит Флегона, это – его болотный воздух. И он ждёт, ждёт – чтобы я подал в суд. Ждал полгода. Не дождался. И тогда, в ноябре 1981, – подал в суд на меня! («Джюиш кроникл»: «Писатель привлекает к суду писателя», «Санди телеграф»: «Писатель привлекает к суду Солженицына».) Подаёт в суд – опять же на «Телёнка», на русское издание 1975 года, и английский суд, не сумняшесь, принимает иск.

Впрочем, после Карлайл уже не так удивишься.

И полугода мы не прожили без суда – от развязки с Карлайлами всего лишь месяца три. С англосаксонской важностью приехал к нам домой местный вермонтский судейский чиновник и вручил иск от Флегона в английский Высший суд. (Между Англией и Штатами будто такой договор: иски действуют. Может быть, можно было не принять повестки? Аля не нашлась. Ну да изыскали б они способ вручить, наверно.)

За что же – он-то на меня?

Я и думать забыл: в 1972 в Москве, в интервью со Смитом и Кайзером, была такая моя фраза: «Публикация в “Штерне” руководится из того же центра, откуда и пиратские издания Флегона и “Ланген-Мюллера”». Как уже рассказано (глава «Хищники и Лопухи»), «Ланген-Мюллер» был обманут агентурой КГБ и по доверчивости издал «Август» по-немецки, полагая, что есть согласие автора, а Флегон – издал и по-русски, и по-английски, из-за того уже тогда судился с «Бодли Хэдом». Вся эта картина – подрыва моего самостоятельного издания на Западе, подрыва прав моего адвоката – тогда была очень наглядно видна, и казалось ясно, что этим руководило КГБ, – а моё необычное положение в СССР позволяло мне (да я тогда и не задумывался над юридическими последствиями) безущербно высказывать обвинения и на Востоке, и на Западе. Так и прошло. Тем местом в интервью Смит и Кайзер пренебрегли, по-английски оно не напечатано. Но в начале 1975, когда в Париже издавался «Телёнок» по-русски, интервью с американцами вошло туда как приложение[324]. И теперь, в конце 1981, можно на это подавать в английский суд? А давность?

Оказывается, изумителен английский закон давности клеветы! Во Франции – три месяца от появления, опоздал пожаловаться – пролетело. (Французы остры и успевают потрепать друг друга оскорблениями.) В Соединённых Штатах – обычно год. В Англии – 6 лет. Так всё равно прошло, уже 6 с половиной? Ничего подобного. Действие клеветы считается начавшимся после того, как будет продан в Англии последний экземпляр книги. То есть если где-нибудь в одном книжном магазине ещё пылится один экземпляр – давность клеветы ещё не начинала даже исчисляться. А по договорам с другими странами (упаси Бог будущую Россию от этих привередных договоров!) – иски осуществляются по этой давности и в других странах.

О, британский суд! – твердыня всеевропейского правосознания!

Так вот в чём иск Флегона: из фразы получается, что он – агент КГБ. А он, мол, – не агент!

Бумажки клочок – в суд волочёт.

Ничего не стоило практически погасить его иск: немедленно подать встречный, что он оклеветал меня хуже того в своей книге. И всё будет перекрыто, и его книга будет запрещена. Но это – именно то, чего он хочет, это ещё худший долгий громкий суд, и тогда-то его книга и станет запретным желанным плодом.

Я не шевельнулся.

(Вскоре Флегон не выдержал, проговорился в письме к моему теперь уже взятому адвокату в Англии: Солженицын знает, что может остановить мою книгу в 24 часа, но пальцем не шевелит. Если он не согласен с моим описанием – почему он не останавливает книгу? Его долг, если он честный человек, встретиться со мной в суде. И ваш долг, как его представителя, – остановить книгу через суд! – Верно мы разгадали его замысел.)

Но вот идиотское положение: будучи только что сверх меры облит грязью из этих зловонных рук – я должен кротко отбиваться от его обвинений в том, что я его оболгал 9 лет назад.

Первое моё чувство было – просто игнорировать флегонский иск: ну что там может быть за суд из Англии в Штаты? да ещё при такой давности (давность меня всего более поражала)? да ещё при неопределённости той моей фразы? да не может же Флегон серьёзно строить на этом суд, какой же это идиотский должен быть суд? Флегон, конечно, в этой форме просто провоцирует меня на встречный иск – но как раз его он и не дождётся. Пусть заочно производят там суд, а что присудят – я и не призна́ю.

Однако надо было посоветоваться с Вильямсом и Крейгом, моими недавними и блистательными спасителями против Карлайл. И Вильямса первая мысль тоже была – пренебречь, но Крейг убедил, что надо выставить защиту.

И вот опять искать адвоката, на этот раз в Лондоне? Вильямс посоветовал одного известного ему там, Ричарда Сайкса. Но мне теперь снова вести переписку английским юридическим языком? – о Боже! И каждый новый суд – это розыск и розыск давно затерянных бумажек, как будто ненужных. Только то облегчение, что английский суд не может вызвать меня на допрос. Всё прокипит где-то там, а мне лишь – платить, больше или меньше. Защитить в суде мою фразу 1972 года трудно; сейчас, при западном опыте, я бы выразился поаккуратней. Конечно, о Флегоне у меня лишь цепь умозаключений по его многим действиям относительно меня и других. И ещё же: этот якобы «румын» легко выехал на Запад, поселился в Англии и активно занялся халтурным изданием оппозиционных книг из СССР. И в союзе же с Луи. И. А. Иловайская передала нам рассказ Булата Окуджавы, что как-то Флегон приезжал к нему в Мюнхен (он издал пластинку Окуджавы) и в нетрезвой откровенности признался, что отец его Флегонтов сотрудничал ещё с ГПУ, был на подпольной работе в Румынии (где и рос сынишка, и, видимо, наследовал жизненный путь папаши). В передаче Иловайской: возвратясь в Москву, Окуджава рассказал об этом гебисту «секретарю СП» Ильину, – тот выругался о Флегоне: «Проболтался, дурак!» (Рассказ может быть не вполне точен в передаче.)[325]

И Окуджава вот