Ледяной поход генерала Корнилова - Андрей Юрьевич Петухов Страница 14

причинах происходившего и, как минимум, вместо генерала Эльснера подобрать более подходящую кандидатуру на высшую интендантскую должность армии? Будучи, по мнению А. И. Деникина, «выдающимся начальником снабжения Юго-Западного фронта» в период Великой войны, в новых условиях гражданского конфликта генерал Эльснер оказался не способным стать «просто хорошим, крепким интендантом, умеющим найти и купить» и вовремя доставить на фронт необходимое имущество.

Позже вступился за генерала Эльснера и генерал Алексеев, говоря, что «начинали мы работу с грошами, а главное совершенно не имели времени и возможности готовиться к походу…», признав при этом, что «нет энергичного интенданта – толкового и дельного, нет других сотрудников, могущих честно и продуктивно работать в области хозяйства».

Что могли думать о положении дел на фронте и о подобных инцидентах рядовые добровольцы?

Вспомним, что офицер составлял основной кадр Добровольческой армии, являлся её опорой и стержнем. Во имя общего дела офицер, как правило, не считал зазорным для себя находиться в строю на положении рядового. Вряд ли он помышлял о скорой победе. Она, если и представлялась ему, то в очень отдалённом будущем, когда поднимется Дон и восстанет Кубань. Записываясь в Добровольческую армию, он был морально готов к тяготам и лишениям походной жизни и не роптал, столкнувшись с бытовыми трудностями, соблюдал привычную для него воинскую дисциплину. При этом офицер-доброволец хотел знать, что в штабе армии помнят о нём, что для генералов его часть – не просто флажок на карте с пометкой о количестве штыков и сабель.

Офицеры отряда полковника Симановского видели, что из-за доверительного отношения к их командиру генерала Корнилова штабное начальство общалось с ним подчёркнуто холодно и придирчиво и, вероятно, не упустило бы случая развенчать его авторитет в глазах командующего. И вот случай такой представился… Фронтовые офицеры болезненно переживали несправедливое, по их мнению, отношение генералов к их командиру. Они усматривали в нём давнюю нелюбовь между чинами штаба и строевыми начальниками. Как «родимое пятно», перекочевало оно из Императорской армии в Добровольческую.

В итоге инцидента штабные генералы убрали из окружения генерала Корнилова неудобного для них полковника Симановского[12]и частично признали недостатки интендантской службы. А в это время на фронте, не имея тёплой одежды и продовольствия, мёрзли полуголодные добровольцы, обильно пополняя ростовские госпиталя больными и обмороженными. В истории со злополучным письмом полковника Симановского как в зеркале отразился клубок противоречий, существовавший внутри добровольчества и ставший в дальнейшем одной из причин его военных поражений.

Подобные истории подрывали веру рядовых добровольцев в штабных начальников, раздували вражду между строем и штабами, разъедали добровольчество изнутри, разрушали его в зародыше, ещё на заре его существования.

Вернёмся к описанию событий на фронте частей генерала Черепова накануне падения белого Ростова. 7 (20) февраля погода выдалась хорошая. Снег искрился на солнце и местами начинал подтаивать. Настроение у партизан снова поднялось, а сотник Греков даже задумался о новой авантюре. Бойцы отряда тоже были не прочь повторить вылазку, не подозревая, что участь белого фронта в это время была уже решена.

Около 16 часов тишину нарушил первый пушечный выстрел и над головами добровольцев засвистели вражеские гранаты. Они падали в степь недалеко за хутором, вздымая целые фонтаны земли и снега. Обстрел продолжался несколько часов и резко прекратился. Не причинив никому вреда, сотни снарядов перепахали голое поле.

8 (21) февраля прошло в тишине. В конце дня партизаны получили приказ – вечером 9 (22) февраля выдвинуться на фронт в помощь вмёрзшему в снега Корниловскому полку. Однако в 6 часов утра на тылы фронта обрушился ураганный артиллерийский огонь красных батарей.

Массированный артобстрел являлся предвестником решительного наступления «Социалистической армии» Р. Ф. Сиверса от станции Хопры и Генеральского моста на Ростов. 9 (22) февраля наиболее ожесточённые бои завязались неподалёку от хуторов Олимпиадовки и Куренева.

Красный главком В. А. Антонов-Овсеенко трезво оценивал численность и качественный состав сил своего главного противника – Добровольческой армии. «Усиленная работа по её формированию довела численность её до 4000 штыков, 200 сабель, 12 орудий, – писал В. А. Антонов-Овсеенко. – К этому надо присоединить различные партизанские отряды (Грекова, Семилетова и т. д.) и казачьи дружины (Гниловскую, Аксайскую, Старочеркасскую). Особенной стойкостью отличались – Корниловский ударный полк, три офицерских батальона, юнкерский батальон и добровольцы Семилетова. Георгиевский полк был слабоват. Артиллерия действовала превосходно. Но противник сильно страдал от недостатка патронов и особенно артснарядов. Громадным нашим преимуществом являлось превосходство в артиллерии, хорошо руководимой и не терпевшей нужды в снарядах. Серьёзнейшее значение имела также обеспеченность нашего тыла, в изобилии пополнявшего наши потери. Корниловцы же должны были немало сил уделять на удержание в страхе и трепете большого рабочего города – на караулах в Ростове они держали “Ростовский Добровольческий полк”, пару батальонов (офицерский и корниловский) и разные мелкие части»[61].

Белым стало ясно, что бой партизанам придётся принимать на линии хутора или отойти. «Этому последнему предположению категорически воспротивился Греков, – отмечал С. Н. Гернберг. – Он, с присущей ему горячностью, упрямством и позой, заявил: “Кто бы мне ни отдал приказания отступать, я с партизанами погибну, но не сделаю и шага назад!” Обещание это он, может быть, и сдержал бы, но более благоразумное начальство передало его решение по телефону из железнодорожной будки в Ростов, и оттуда было получено приказание: “Глупостей не делать, а подчиняться всем распоряжениям начальника участка…”»[62].

Половина отряда выдвинулась вперёд на линию фронта корниловцев и у железнодорожного переезда рассыпалась в цепь. Остальные партизаны сопровождали лошадей и обоз, отходивший в Ростов по блестящему льду Дона. Далеко не все из них добрались до спасительного берега. Несколько очередей вражеских гранат в разных местах вздыбили лёд. Под завязку гружённая патронами, тяжёлая повозка провалилась в чёрную дыру, образованную взрывом. Спасти никого не удалось, повозка с патронными ящиками, люди и лошади – всё затащило под сверкающий на солнце лёд.

Артобстрел без перерывов продолжался несколько часов. Красные артиллеристы не жалели гранат и методично перепахивали прифронтовое пространство и сам добровольческий фронт. «Снаряды, падавшие в поле, сзади фронта, стали ложиться все ближе и ближе к нашему переезду, – вспоминал С. Н. Гернберг, – и, наконец, одна очередь легла прямо среди нас, попав в шлагбаум и железнодорожные пути… Вторая и следующие попали туда же, и воздух сделался смрадным и тяжелым, солнце для нас совершенно померкло, в воздух летели куски дерева, железа, земли, стекол и кирпича, а все наши мысли сосредоточились на желании врасти или вкопаться в эту мёрзлую, твёрдую землю. Слышались крики и стоны раненых, которые или сами, или с помощью своих друзей торопились подняться и идти в тыл, к спасительному, как казалось, Ростову, чтобы выйти из фронтового ада…»[63]

Огонь красных батарей не прекращался ни на минуту, выхватывая из добровольческих рядов