Наташа Кампуш - Наташа Кампуш. 3096 дней Страница 14

В первые дни Похититель оставлял гореть свет круглые сутки. Я сама попросила его об этом, так как боялась одиночества в кромешной тьме, в которую погружался подвал, как только он выкручивал лампочку. Но постоянное яркое освещение было ненамного лучше. От него болели глаза, и я впала в искусственное состояние бодрствования, из которого больше не выходила: даже когда я накидывала на голову одеяло, чтобы приглушить свет, мой сон был беспокойным и поверхностным. Страх и слепящий свет позволяли мне находиться только в состоянии легкой дремы, каждый раз пробуждаясь от которой, я думала, что сейчас стоит светлый день. Но в искусственном освещении герметично запертого подвала не было никакой разницы между днем и ночью. Теперь я знаю, что изводить заключенных постоянно горящим электрическим светом — одна из пыток, применяемых раньше, а в некоторых странах актуальных и по сей день. При экстремальном и длительном освещении растения вянут, а животные погибают. Для людей же это подлое истязание более действенно, чем физическое насилие: при сильном нарушении биоритмов и структуры сна истощенное тело как будто парализует, а мозг уже через несколько дней не может нормально функционировать. Точно таким же жестоким и эффективным является метод обработки постоянными шумами, от которых нельзя избавиться. Как звук постоянно жужжащего и цокающего вентилятора.

Я чувствовала себя заживо замурованной в подземном сейфе. Моя камера была не совсем прямоугольной формы, где-то 2.70 метра в длину, 1.80 метра в ширину и около 2.40 метра в высоту. Одиннадцать с половиной кубических метров застоявшегося воздуха. Неполные пять квадратных метров пола, по которому я металась как тигр в клетке — туда-сюда, от одной стены к другой. Шесть маленьких шажков туда и шесть шагов обратно определяли длину. Четыре шага туда и четыре обратно — ширину. Двадцатью шагами я могла измерить всю темницу по периметру. Ходьба только на время заглушала мою панику. Стоило мне остановиться, а звук моих шагов по полу замирал, она сразу возвращалась. Меня тошнило, я боялась сойти с ума. Ну что же может случиться? Двадцать один, двадцать два… шестьдесят. Шесть вперед, четыре влево. Четыре вправо, шесть назад. Чувство безнадежности все больше охватывало меня. В то же время я понимала, что не имею права позволить страху себя сломить, что я должна что-то делать. Я брала бутылки из-под минеральной воды, в которых Похититель приносил мне свежую питьевую воду, и колотила ими изо всех сил по обшивке стен. Сначала ритмично и энергично, пока не отказывали руки. Потом это была уже только дробь отчаяния, в которую вплетались мои крики о помощи. До тех пор, пока бутылка не выпадала из рук.

Никто не приходил. Никто меня не слышал, скорее всего даже сам Похититель. Обессиленная, я падала на матрас и каталась по нему, как маленький зверек. Мои крики переходили в тихие всхлипывания. Слезы хотя бы на короткое время немного облегчали мое отчаяние и успокаивали меня. Это напоминало мне мое детство, когда я плакала из-за малейшей ерунды и сразу же забывала причину своих слез.

Накануне вечером моя мать обратилась в полицию. Когда я не появилась дома в обычное время, она сначала позвонила в продленку, а потом в школу. Никто не мог объяснить ей мое исчезновение. На следующий день полиция начала мои поиски. Из старых газет я знаю, что сотня полицейских с собаками обыскивала местность вокруг моей школы и дома. Но не нашлось ни одной зацепки, чтобы ограничить радиус поисков. Прочесывались все задние дворы, боковые улочки и скверы, а также и берег Дуная. К поискам были привлечены вертолеты, во всех школах вывешены плакаты. Каждый час поступали сведения от людей, которые якобы видели меня в различных местах. Но ни одно из этих свидетельств не привело ко мне.

В первые дни моего заточения я постоянно пыталась представить, что сейчас делает моя мама.

Как она повсюду ищет меня, но с каждым днем ее надежда тает все больше и больше. Мне так ее не хватало, что это чувство утраты, казалось, разорвет мою душу. Я бы все отдала за то, чтобы она с ее силой и энергией оказалась рядом со мной. Позже, когда я ознакомилась с публикациями в средствах массовой информации, меня поразило, какой вес при интерпретации моего случая придали нашей с матерью ссоре. Как будто мой уход без прощания мог стать определяющим в наших отношениях. И хотя во время изматывающего развода родителей я чувствовала себя забытой и покинутой, каждому должно быть понятно, что в экстремальной ситуации любой ребенок почти автоматически зовет к себе маму. Я была беззащитной без мамы, отца, а сознание того, что у них нет никаких сведений обо мне, приводило меня в глубокое отчаяние.

Бывали дни, когда тревога о родителях занимала меня больше, чем собственный страх. Я часами размышляла о том, каким образом подать им весточку, что я по меньшей мере жива. Чтобы они не теряли надежду. Чтобы они не прекращали меня искать. Первое время в застенке каждый день, каждый час я ждала, что вот-вот распахнется дверь, и меня спасут. Надежда, что мне не позволят просто так исчезнуть, согревала меня в бесконечные часы в подвале. Но проходил день за днем, а никто не появлялся. Кроме Похитителя.

Задним числом кажется очевидным, что он заранее запланировал похищение: зачем тогда ему надо было годами строить застенок, открывающийся только снаружи и по размеру предназначенный как раз для того, чтобы там мог выжить один человек?

Но как я не раз убеждалась за годы заточения, Похититель все же был боязливым человеком, страдающим паранойей, убежденным в том, что в этом жестоком мире люди охотятся за ним. Поэтому вполне возможно, что эта темница была задумана как бункер, как убежище от ядерного взрыва или третьей мировой войны, а еще от всех тех, кто, как он думал, преследовал его.

Какой из этих вариантов соответствует действительности? На этот вопрос больше никто не сможет ответить. Бывший коллега Похитителя по работе Эрнст Хольцапфель допускает обе этих возможности. В протоколе зафиксированы его слова, что Похититель как-то расспрашивал его, каким образом можно установить в комнате такую шумоизоляцию, чтобы при работе перфоратора звук не разносился по всему дому. Однако в отношениях со мной Похититель вел себя не как человек, годами готовившийся к похищению ребенка и наконец осуществивший долго лелеемое желание. Напротив, создавалось впечатление, будто какой-то малознакомый человек неожиданно подбросил ему своего нежеланного отпрыска, а он понятия не имеет, что ему делать и как обходиться с этим маленьким существом и его потребностями.

В первые дни моего заточения Похититель относился ко мне, как к малышке. Частично это устраивало и меня — ведь внутренне я опустилась на эмоциональную ступеньку ребенка дошкольного возраста. Он приносил мне любую еду, которую я просила. Я в свою очередь вела себя как в гостях у дальней родственницы, которую можно убедить в том, что шоколад — прекрасная еда. В первое же утро он спросил меня, что я хочу на завтрак. Мне захотелось фруктового чая с рогаликом. И действительно, через некоторое время он вернулся с термосом, полным чая из шиповника, и бриошем из известнейшей в округе кондитерской. Логотип на бумажном пакете подтвердил мои подозрения, что меня держат в заточении где-то в районе Штрасхофа. В другой раз я попросила соленую соломку с горчицей и медом. И этот «заказ» был сразу же исполнен. Казалось странным, что этот мужчина исполняет все мои желания после того, как отнял у меня все.