Харкурт Альджеранов - Анна Павлова. Десять лет из жизни звезды русского балета Страница 14

Разовые представления в Ютике, Уотертауне и Оберне – и я стал понимать, что такое муштра. Эти представления являли собой чудо организации. Они проходили не только в маленьких городках, но и в таких городах, как Питсбург, Кливленд, Балтимор, Солт-Лейк-Сити, Денвер, Цинциннати и Милуоки, действовало то же расписание. Порой в больших городах у нас возникало больше проблем, чем в маленьких, поскольку ни один театр невозможно было снять только на один вечер в неделю, и нам порой приходилось давать свои представления в огромных концертных залах. Конечно, это давало превосходные сборы, а они были нам необходимы. Для того чтобы обеспечить экономические потребности такого рискованного предприятия, и актерам, и работникам сцены приходилось решать много дополнительных проблем. Часто сцены были огромными, твердые деревянные полы со скользкой поверхностью не поддавались ни канифоли, ни воде и ни каким-либо иным средствам против скольжения. Из-за отсутствия колосников нужным образом развесить декорации было нелегко.

Артистические уборные были необычайно просторными, часто даже слишком просторными. Представьте себе пару столиков на опорах в огромном мраморном банкетном зале с отраженным светом, когда приходилось минуты две идти до ближайшей раковины, она оказывалась первоклассной, затем надо было пройти один или два лестничных марша до сцены. Наш грим и одежда для занятий путешествовали в специальных сундуках, в которые ставилось около дюжины коробок, специально сделанных для этой цели. Эти сундуки обычно заносились в уборные, мы стремительно бросались к ним, затем делали упражнения или накладывали грим в соответствии с тем, что происходило на сцене. Костюмы приносили позже; обычно весь гардероб для спектакля развешивался до начала представления, но никогда не оставался до самого конца. Каждый антракт использовался не только для переодевания и смены декораций, но и для того, чтобы упаковывать вещи. На сцене наши дюжие рабочие снимали декорации, уносили их вниз, упаковывали, погружали в автомобиль и отправляли на станцию, на товарную платформу. Костюмеры поступали таким же образом с костюмами; сначала собирали обувь, как только мы ее снимали, и относили в сундуки, рядом с одеждой, а тем временем изготовители париков собирали уже снятые парики.

Рабочие должны были подготовить сцену ко второму балету, причем часто приходилось затягивать ее тканью, чтобы прикрыть ужасные дефекты поверхности. Часто кто-нибудь обводил мелом дыры, чтобы показать места, где нельзя танцевать. Все это необходимо было сделать в течение обычного пятнадцатиминутного антракта. Интересно было наблюдать за тем, как рабочие расстилали ткань. Все отдал бы за то, чтобы снова увидеть, как люди работают подобным образом: как они расстилают, растягивают и приколачивают ткань так, чтобы не было ни морщинки.

– Эй, ты! – кричал какой-нибудь плотник. – Подойди сюда и повертись, проверь, достаточно ли туго натянуто!

Кто-нибудь из нас подходил и выполнял вращения до тех пор, пока все не было сделано.

На свободном месте всегда кто-нибудь упражнялся, и всегда кто-то готов был помочь. Если ткань морщила, когда на ней делались пируэты, рабочие продолжали ее натягивать до тех пор, пока она не становилась тугой, как кожа на барабане. Закончив разминку, мы упаковывали тренировочную одежду, а когда завершали гримироваться, убиралось все, кроме самых необходимых вещей. После второго антракта оставались только жалкий кусок кольдкрема на куске бумаги и полотенце.

Программа всегда заканчивалась дивертисментом, и это упрощало дело, так как тогда можно было упаковывать костюмы после окончания каждого отдельного номера, а не ждать окончания всего балета. Если кому-то везло и он не участвовал в последнем дивертисменте, то у него появлялось немного свободного времени, чтобы поужинать перед посадкой на ночной поезд или лечь спать минут на десять раньше, а это уже было своего рода наслаждение, если утренний поезд отходил в шесть часов. Гавот Павловой, который танцевала только сама мадам с партнером, был любимым произведением труппы. Нам больше везло, чем мадам, так как мы не имели никаких обязательств. Когда мы спешили на поезд, в ресторан или в отель из пропитанного пылью полумрака сцены и ледяной поток воздуха струился сквозь дверь служебного входа в жаркую, словно в пекарне, атмосферу отапливаемого театра, мы видели закутанную в шубку стройную фигуру, смотревшую на судорожные движения какой-нибудь злосчастной девицы, маминой любимицы из местной танцевальной школы, принимавшейся танцевать, только заслышав первые звуки виктролы. Публика могла проявлять суровые требования к величию гения, но от Павловой в подобных случаях не следовало ждать вежливости – лишь прямой, откровенный ответ. Если ее принуждали смотреть плохой танец, она решительно заявляла, что танец плох.

В этих ежедневных путешествиях у нас была еще одна проблема – наша личная одежда. Проявив определенное старание, мы могли обойтись одним чемоданом, довольно маленьким. Один костюм, смена белья, щетка и расческа, непромокаемый мешочек с туалетными принадлежностями и, если вы были достаточно предусмотрительны, запасная пара туфель. Раз в неделю наши большие сундуки помещались где-нибудь в театре, и мы могли до них добраться. Взять с собой книгу считалось роскошью, так как использовались все возможные средства, чтобы сэкономить место и сократить вес. Постоянное наличие горячей воды и центрального отопления значительно упрощало вопрос стирки, делая его намного легче, чем в Англии. Я мог бы написать сотню благодарностей в адрес люкса! Конечно, порой мы задерживались в каком-нибудь городе достаточно надолго, чтобы иметь возможность воспользоваться услугами однодневной прачечной службы, где пришивались пуговицы и осуществлялась бесплатная починка, но возникали трудности, когда долгое путешествие влекло нас из солнечной Флориды куда-нибудь в Северную Дакоту, где температура держалась ниже нуля.

Другой постоянной проблемой было питание. Мы вечно хотели есть, поскольку обычно обедали в три, а ужинали в половине двенадцатого или в полночь. К счастью для нас, обычно находился какой-нибудь предприимчивый грек, державший свой ресторанчик открытым всю ночь, иначе нам пришлось бы ложиться спать голодными. Днем было открыто множество столовых самообслуживания, и, поскольку они были дешевыми, мы почти всегда в них обедали. В Англии о таком не слыхивали, и первое время нам пришлось учиться, как сохранять равновесие с подносом и не сбивать других людей в поисках свободного места. Я стал немного более дружелюбно относиться к американцам, когда обнаружил, какое добродушие они проявляют в ресторанах. Когда одна из наших девушек опрокинула бутылку с томатным кетчупом на даму в светлом пальто, та только сказала: «Вот тебе на! Все на меня летит сегодня!»