Лев Файнберг - Путешествие длиною в жизнь Страница 14

В октябре пришла зима. Снег одел Датский остров белой пеленой, и вода у берегов замерзла. Но дальше от берега сохранялись большие полыньи, так как погода была сравнительно теплой, 6–7° ниже нуля. В ноябре температура упала до 30–40°. Но в доме было не очень холодно, потому что его почти весь занесло снегом. К концу ноября море вокруг Датского острова покрылось прочным ледяным панцирем. Пора было отправляться на поиски местных жителей. В эту поездку Расмуссен взял с собой Фрейхена и Насайтсордлуарсука, по прозвищу Боцман. Вместе с ними он двинулся на северозапад, сначала до острова Ванситарт, затем вдоль его северного берега, пересек югозападную оконечность полуострова Мелвилл и снова оказался на морском льду в заливе Хавеланд. Расмуссен немного опередил своих спутников, исправлявших небольшую поломку саней. Был полдень. Солнце, едва поднявшееся над горизонтом, окрашивало все вокруг в красные тона; было ясно. Стоял сильный мороз. Расмуссен на минуту повернулся спиной к обжигающему ветру, чтобы согреть лицо, и вдруг услышал какой – то отчетливый звук, похожий на выстрел. Он посмотрел назад, думая, что это товарищи подают ему сигнал подождать, но их сани быстро двигались вперед. Значит, не они стреляли. «Тогда я поглядел вперед, – пишет Расмуссен. – В трехчетырех километрах впереди какая – то черная черта прорезала белое однообразие льда, покрывавшего залив. Может быть, это новая трещина, еще не запорошенная снегом? Скорее бинокль! И тут я разглядел целый ряд саней, запряженных собаками; они остановились, чтобы наблюдать за нами, приближающимися с юга. Вот от саней отделился человек и пустился бегом по льду наперерез моему пути.

Я знал, что мне предстоит одна из великих минут моей жизни. Эти люди были целью моего путешествия и что бы ни означали – дружбу или вражду – как выстрелы, время от времени производимые кучкой людей, так и гарпун в руках человека, бегущего остановить меня, – нетерпение мое было так велико, что я оказался не в силах сдержать обещание, которое мы, товарищи, дали друг другу, – обещание, что опередивший должен подождать отставших, чтобы мы все вместе пережили первую встречу.

Не раздумывая больше ни минуты, я вскочил на сани и подал собакам сигнал, указав им на человека, бежавшего по льду. Собаки сразу отнеслись к нему как к убегающей дичи и быстро рванули вперед. А когда, наконец, добежали до него, совсем одичали – все в нем было для них чужим: и запах его, и одежда, и удивительные его прыжки, чтобы не попасться в зубы двенадцати раскрытых пастей.

– Стой смирно! – крикнул я и, широким прыжком перемахнув с саней к собакам, обнял эскимоса. Собаки разом остановились, увидав это изъявление дружбы, и смиренно попрятались за сани.

Меня как молнией пронизала догадка, что человек понял выкрикнутые мною слова. Он был высокого роста и хорошего сложения; лицо и длинные волосы заиндевели, крупные белые зубы сверкали во рту. Он улыбался и ловил воздух, запыхавшись от бега и волнения. Так, чуть не кувырком, встретился я впервые с новыми людьми».

Эскимоса звали Папик – Маховое перо. Вместе с ним Расмуссен пошел к каравану саней. Спутники Папика двинулись навстречу, а женщины остались у саней. Они непринужденно лежали на снегу, под лучами солнца, будто мороза и не было. Несколько женщин кормили грудью полуголых детей. Хотя сам Расмуссен был привычен к жизни в северных широтах, он поразился закаленности своих новых знакомых. Это были акилинермиут, люди «из страны за большим морем», как их называют гренландцы. Многое в них казалось Расмуссену странным и необычным: и покрой одежды, и форма обуви, но все эти различия выглядели второстепенными по сравнению с главной общностью – языком. Расмуссен знал и раньше, что канадские эскимосы говорят на том же самом языке, что и гренландские, но никогда ему и в голову не приходило, что языковые различия между теми и другими столь незначительны. Он мог говорить со своими новыми знакомыми без всяких затруднений, и сразу между ними установилась связь, как будто они не только что встретились, а были давними друзьями. Всюду раздавались смех, восклицания, шутки. Эскимосы решили устроить импровизированный лагерь и провести в нем остаток дня и ночь, чтобы вволю поговорить и отметить встречу с чужеземцами. Расмуссену тоже хотелось подольше поговорить со своими новыми знакомыми, посмотреть, как они живут. «Ведь встреча с неизвестным племенем подобна путешествию по незнакомой стране, где надо быть готовым к неожиданностям». Даже в такой прозаической и привычной для Расмуссена вещи, как постройка снежной хижины, он увидел много нового для себя, познакомился с более совершенной техникой постройки, чем та, которую он многократно наблюдал у полярных эскимосов. За три четверти часа выросли три больших куполообразных жилища из снега, в горшках на жировых лампах растопили снег и сварили оленье мясо. У Расмуссена и его спутников на нартах было мороженое моржовое мясо, но хозяева не разрешили его готовить: в доме, где варится оленье мясо, не принято готовить моржовое – таков обычай канадских эскимосов – охотников на оленей. Нарушение этого запрета, по их убеждению, сурово карается могущественными духами, хозяевами животных. После еды эскимосы рассказали Расмуссену, что недалеко от Датского острова (эскимосы, конечно, называли его иначе) есть много стойбищ, в которых живут люди племен айвилик, иглулик и нетсилик, а около залива Репалс живет белый, у него окрестные жители покупают чай, муку, ружья и боеприпасы в обмен на песцовые шкурки.

На следующий день Расмуссен, Фрейхен и Боцман отправились к этому белому. Вскоре они увидели мрачное, неприглядное строение, окруженное целой колонией снежных хижин. Это был самый северный пост Компании Гудзонова залива. Она обладала монопольным правом торговли с эскимосами и индейцами канадского севера. На лай собак из двери вышел высокий старик в морской фуражке и белой песцовой шубе. Он сердечно приветствовал гостей и провел их в дом. Расмуссен рассказал кто они и зачем приехали. Старик в свою очередь отрекомендовался капитаном Джорджем Кливлендом, бывшим китобоем, в конце прошлого века потерпевшим крушение у здешних берегов и так и не вернувшимся на родину. Теперь он был торговым агентом Компании Гудзонова залива. Старый капитан оказался прекрасным поваром, и скоро стол ломился под тяжестью сочных ростбифов с гарниром из овощей, привезенных из далекой Калифорнии. Жизнь Кливленда была полна приключений. О них он рассказывал с большим юмором, который не смогли погасить многочисленные невзгоды, выпавшие на долю старого пионера. Много рассказал Кливленд и об условиях жизни в арктической Канаде, что очень пригодилось впоследствии Расмуссену и его товарищам. А вечером старый капитан показал гостям старинные танцы китоловов, которым он в совершенстве обучил эскимосов. На ночь Расмуссен, Фрейхен и Насайтсордлуарсук не остались в доме, а пошли в снежные хижины эскимосов, чтобы немного остыть и прийти в себя после жары и плясок. К тому же, живя у эскимосов, а не отдельно, легче сблизиться с ними, завоевать их доверие и узнать все необходимое. Это были принципы полевой работы Расмуссена, которые он выработал исходя из предшествующего опыта. Он так писал о них в книге «Духовная культура эскимосов иглулик», опубликованной в 1929 г., в трудах Пятой экспедиции Туле: