Филипп Александр - Королева Виктория Страница 14

Спустя два дня, после схваток, продлившихся шесть с половиной часов, она родила на свет хорошенькую девочку, светловолосую и розовую, словно «упитанная куропатка». Было четыре часа утра. Герцог, никогда не полагавшийся на случай, пригласил к себе во дворец герцога Веллингтона, архиепископа Кентерберийского, епископа Лондонского, герцога Суссекского и министра финансов, которым и предъявили царственное дитя. «Должен признаться, — писал герцог, — что я даже не думал о том, что было бы лучше, если бы родился мальчик, ибо всегда считал, что нет ничего мудрее и совершеннее воли Провидения». Кобургская бабушка, обрадованная хорошей новостью, расчувствовалась и изрекла: «Англия любит королев, а племянница покойной Шарлотты будет особенно любима ею».

Королева. Виктория ею пока не стала. Проблем же с самого начала было хоть отбавляй. Родители старательно выбирали ей имя: «Виктория, Георгиана, Александрина, Шарлотта, Августа». Георгиана и Александрина были выбраны как дань уважения регенту и русскому царю, поскольку оба согласились стать крестными отцами. Шарлоттой звали ее английскую бабку, недавно умершую королеву. Августой — другую бабку, саксен-кобургскую, крестную мать малышки. Список имен напечатали во всех газетах. Сентиментальная Англия только и говорила, что об этом счастливом рождении, которого все так ждали!

Регент с раздражением наблюдал за игрой брата в наследников короны. Накануне крестин он письменно запретил ставить свое имя до или после имени русского царя. Возражал он и против имени Шарлотта, которое живо напоминало ему об умершей дочери. Кроме того, он распорядился, чтобы на крестинах присутствовал только самый узкий круг лиц. Иностранных послов даже не поставили о них в известность. Пригласили лишь нескольких членов семьи, которые на следующий день в три часа пополудни собрались в Кенсингтонском дворце, где грустный Леопольд с большим трудом старался разделить радость своей сестры Виктуар.

Герцог Кентский по-прежнему не оставлял без внимания ни малейшей детали. Задрапированная темно-красным бархатом золотая королевская купель была перенесена из Тауэра в Кенсингтонский дворец и установлена в «Cupola room»[10]. Церемонию крещения вели архиепископ Кентерберийский и епископ Лондонский. Началась она в три часа дня, еще до того как вопрос с выбором имени был окончательно решен. С ребенком на руках архиепископ ждал вердикта регента. Принц Уэльский иезуитски долго молчал, а потом бросил: «Александрина». Архиепископ посмотрел на отца. «Елизавета», — решился герцог Кентский. Но регент отрицательно качнул головой и бросил ледяной взгляд на свою невестку, растерянную, униженную, не умеющую справиться с рыданиями, от которых сотрясалась ее огромная шляпа в перьях, покрывавшая ее каштановые букли. «Пусть ее зовут, как мать! — буркнул он. — Но имя российского императора должно всегда стоять первым». Так что до девяти лет маленькую Викторию будут звать Александриной, это русское имя быстро превратится в Дрину.

Отец был без ума от дочери. Он хотел, чтобы вся Англия могла полюбоваться на нее, и всюду возил ее с собой. «Смотрите на нее, — говорил он, — придет день, когда она станет королевой Англии». В два месяца малышка присутствовала на военном параде. К ярости регента, который возопил, не в силах наблюдать, как все взоры обращаются к маленькой принцессе: «Что здесь делает эта новорожденная?!»

Герцогиня решила сама кормить дочь грудью, что было совершенно нетипичным для той эпохи, но позволяло сэкономить на кормилице. Маленькая Дрина также стала первой среди своих сверстников, кому сделали прививку от оспы. Что до фрейлейн Гейндерейх, то она к тому времени уже отбыла обратно в Кобург принимать роды у прелестной герцогини Луизы, которая в августе произведет на свет своего второго сына — Альберта, будущего принца-консорта.

Проведя лето в Клермонте у Леопольда, герцог Кентский в сопровождении верного Конроя отправился в Девон на поиски новой резиденции. Дом на морском побережье позволит ребенку расти на свежем воздухе, а родителям, что еще важнее, жить вдали от лондонской расточительности и одолевавших их кредиторов. Преподобный Фишер, бывший наставник герцога, а ныне епископ Солсберийский, посоветовал ему обосноваться на морском курорте в Сидмуте. Они остановили свой выбор на романтическом домике под названием «Коттедж Вулбрук», расположенном в сотне метров от моря, куда семья перебралась в декабре 1819 года.

На этот раз удача отвернулась от них. Зима в тот год выдалась очень суровая, а коттедж отапливался совсем плохо. Было ужасно холодно. Дрина постоянно кашляла, а ее отец сильно простудился во время очередной поездки в кафедральный собор Солсбери. Герцог никогда не болел и отказался лежать в постели. Он предпочитал свежий воздух и заставлял себя совершать длительные прогулки, с которых возвращался промокшим и продрогшим. Простуда быстро переросла в воспаление легких. 10 января он согласился наконец лечь в постель.

Их сосед доктор Уилсон прописал ему пиявки, кровопускания и банки. Подобное лечение в свое время погубило принцессу Шарлотту, а теперь быстро разрушало могучий организм герцога. Воспаление легких прогрессировало и осложнялось. Он, который говорил о своих братьях: «Я переживу их всех. Корона перейдет мне и моим детям», с трудом мог проглотить несколько ложек бульона. Обеспокоенная тем, что муж все больше худел и слабел, герцогиня решила вызвать доктора Дундаса, считавшегося лучшим придворным врачом, но тот неотлучно находился при умирающем Георге III. Ей прислали доктора Матона, еще одного любителя кровопусканий. «Я не могу поверить, — писала герцогиня старому другу, — что такая кровопотеря может принести пользу больному». Когда герцогу объявили, что врач опять прописал ему кровопускания, он заплакал. И, видимо, не только от слабости, но еще и от осознания того, что подобное лечение не оставляет ему шансов выжить. «Английские врачи убивают вас, — скажет Виктории спустя много лет циничный лорд Мельбурн, — а французские просто не мешают вам умирать».

В четверг 20 января у герцога начался бред. Перепуганная герцогиня отправила письмо своему брату. Леопольд в это время был на охоте у герцога Крейвена, но 22-го числа он примчался в Сидмут вместе со Штокмаром. Немецкий врач пощупал пульс больного и с ужасом понял, что тот не переживет даже ближайшую ночь. Необходимо было сделать так, чтобы герцог подписал завещание. Каким-то чудом он пришел в сознание. Штокмар усадил его среди подушек, а Леопольд поднес ему только что составленный обоими немцами документ, согласно которому все заботы о принцессе возлагались на герцогиню. На следующее утро Эдуард скончался. Неделей позже не стало и Георга III. Маленькой Дрине исполнилось восемь месяцев, и у нее появились два первых зуба. Теперь она стояла третьей в очереди к трону. Но отец оставил ей лишь долги, а у матери не было денег даже на то, чтобы вернуться в Лондон.