Эрик Перрен - Маршал Ней Страница 14

Наступает знаменитое 18 брюмера (9 ноября 1799 года). Один из генералов низвергает Директорию, это Наполеон Бонапарт. Мишель Ней выжидает. Ему не довелось воевать ни в Италии, ни в Египте. Он ещё не встречался с победителем при Арколе и Риволи. Приход к власти военного радует Нея, который мечтал о сильном правительстве, но он не забывает о многочисленных товарищах по оружию генерала Бонапарта, которых Первый консул приблизит прежде всего. Через месяц после государственного переворота в письме командиру эскадрона Денуайе Ней пишет о возрождённом правительстве, которое искренне желает добра Республике, подчёркивая, таким образом, возможности офицера, готового оказать важные услуги.{74} В глазах Нея 18 брюмера оправдано не только необходимостью борьбы с роялистской реакцией и якобинской тиранией, но и потребностью как можно скорее признать роль военных. Его друг генерал Лефевр, ненавидевший политиков, силится его успокоить, сообщая о повышении Мортье, героического генерала, служившего в Самбро-Маасской армии. По утверждению будущего герцога Данцигского, новое правительство целиком за тех, кто так много сделал для отечества, и оно не забудет заслуги Нея.{75}

17 февраля 1800 года, приглашая Нея на бал, где будут «все местные цыпочки», адъютант Бюке выражает следующее пожелание: «Хотелось бы поскорее закончить эту гибельную войну, чтобы насладиться прекрасным временем золотой эпохи».{76} Представляется, что молодёжь, окружавшая нашего героя, действительно мечтает о мире. Один из товарищей Нея ещё по Мецу образно пишет: «Мы будем по очереди устраивать праздники в честь Венеры, Бахуса и Цереры.[28] Мы забудем о жестоких играх Марса».{77} В Страсбурге генерал Ней заказывает флейту и, когда нет военных маневров, по вечерам играет старинные лотарингские мелодии.

Все хотят мира, но никто больше не знает, как его установить. В эту прекрасную эпоху любые заключённые договоры — не более чем временные перемирия, после которых нужно снова вскочить на коня. Это вовсе не противно Нею, бездействие для которого подобно тлеющим углям. В тридцать один год этот отчаянный рубака не собирается почивать на лаврах, когда ему говорят, что австрийскому двору пора «прекратить свое кудахтанье».{78}

Набычившись, Ней встаёт под знамёна генерала Моро, уже тогда соперника Бонапарта в этой немецкой кампании, которая закончится 3 декабря 1800 года победой под Гогенлинденом. Ней, атакующий австрийцев в заснеженном лесу, — это было занимательное зрелище. Хлопья снега не позволяли видеть лагерь противника, поэтому приходилась перемещаться, ориентируясь на звуки выстрелов. Неожиданно Моро приказывает Нею и Груши перейти в наступление. В этот момент огромная, бурлящая, текущая колонна спешит изо всех сил в обширную белую чащу Гогенлиндена, оставляя на месте восемьдесят семь орудий и несколько тысяч пленных. Центр австрийской армии буквально был стёрт. В конце битвы Моро обнимает Нея перед построенными войсками, которые бурно приветствуют их. Деморализованный противник был озабочен одним — без препятствий добраться до Мюнхена, но французы заманили его в смертельную ловушку. Это было первое крупное сражение, в котором Ней принял активное участие, его итог ещё в большей степени, чем результат битвы при Маренго, предопределил условия заключённого мира.{79}

«Чем дальше Вы продвигаетесь, тем нужнее поддержка тех, кто удерживает Ваши фланги. Ваши фланги есть предмет нашей главной заботы, особенно левый, с которого Вы не спускаете глаз, что даёт нам возможность направить наши взоры в другую сторону».{80} Карно, автор записки, адресованной Моро, может спать спокойно. У победителя Гогенлиндена хорошие помощники, в первую очередь — генерал Ней. Его репутация стала ещё прочнее после столкновения с австрийским бароном Ноем, «старым лисом», по выражению Нея, командовавшим войсками в Ингольштадте. По поводу противостояния Нея и Ноя французские солдаты говорили, что они сражались нос к носу.[29] «Представьте, — рассказывал генерал Ней, — вчера ночью господин барон Ной атаковал мои аванпосты, которые рано утром отступили без каких-либо потерь. Видимо, он хотел напутать нас. Мой реванш был довольно значительным. В этот день нам досталось четыре орудия и шестьсот пленных».{81} По возвращении из-под Гогенлиндена Ней оказывается на распутье, ему предстоит принять важное решение. Справа — новый повелитель Франции Бонапарт, к которому уже перешли искушённые военачальники Мюрат и Ланн. Слева — Моро, престиж и влияние которого беспокоят Первого консула.

Бонапарт быстро убеждает Нея и всех офицеров Рейнской армии, что их будущая карьера зависит от решения, принимаемого сейчас, в то же время он стремится уменьшить влияние Моро на тех, кто сражался рядом с ним при Гогенлиндене. Опытный политик, он устанавливает прочную власть над военными, присваивает себе право поощрять и наказывать.

Какой путь выберет генерал Ней? Постепенно, день ото дня он всё больше отдаляется от ближайшего окружения Моро. Он демонстрирует зверскую свирепость, когда речь заходит о Лагори, генерале холодном и сдержанном, от которого можно услышать лишь краткое «да» или сухое «нет» и к которому прислушивается Моро. Оскорблённый несправедливыми обвинениями и жалобами на своего адъютанта Пассенжа, которого пытались впутать в какое-то коррупционное дело, Ней доводит до Лагори, ставшего для него настоящим пугалом, что меры, принятые последним при разбирательстве этого дела, «набили оскомину».{82}

Из Тюильри Нею дружески протянули руку. В мае 1801 года обеспокоенный генерал Ней поднимается по лестнице, ведущей в павильон Флоры. Сын бочара из Саарлуи встречается в королевском дворце с Первым консулом. По окончании этой встречи, имевшей серьёзные последствия, Ней запишет: «Приём, оказанный генералом Бонапартом, превзошёл все мои ожидания. До сих пор я не могу прийти в себя. После длительного и очень приятного разговора, он настоял, чтобы после ужина мы вместе присутствовали на спектакле. В гостиницу меня доставил его брат Жозеф Бонапарт».{83}

Рыбка попалась в сеть!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.

Больше, чем генерал

Один из особых талантов Первого консула заключается в том, что он безошибочно выделяет людей, обладающих истинными достоинствами.

Юбки и мундиры сочетаются очень легко. Покидая расположение части, солдат обычно оставляет красотку с разбитым сердцем и влажными глазами. В 1800 году появление баварской женщины на балу, в театре или на прогулке в сопровождении французского офицера стало признаком хорошего тона. Их уязвлённые мужья грозились отстегать изменниц, когда австрийские войска вернутся в Мюнхен.