Лидия Герман - Немка Страница 15

В один из особенно морозных дней мы после школы шли так же гурьбой в направлении оврага, как вдруг громкий душераздирающий вопль пронзил морозную тишину. Мы остановились пораженно. Женщина надрывно голосила, а кто-то из девочек произнес: «Похоронку получила». Вытирая слёзы, девочки спрашивали, кто бы это мог быть, и решили, что кто-то не из нашего колхоза, а из колхоза Карла Маркса. К сожалению, нам приходилось еще не раз услышать подобное. Семья одной из наших соучениц еще прошлым летом получила такое страшное известие. Отец Веры, он же брат Розы — Григорий Шевченко — сражался на фронте. «Давно не было письма», тихо сказала Вера, и они с Розой заторопились домой. А Маня, уже плача, сорвалась с места со словами «Может, и нам что-нибудь пришло» и побежала домой. Отец Мани — Василий Цапко — ушел на войну в самом начале, и семья его получила от него одно-единственное письмо с дороги на фронт. Прошло с тех пор полгода, а весточки не было. Может быть, сегодня что-нибудь есть?

Молча пошли мы по домам.

После обеда я взяла свои тетради и пошла к Мане делать уроки, в надежде, что они получили письмо от отца. Но нет, ничего не пришло. И почтальонша еще не проходила мимо их дома. Мать Мани сидела у окна и пыталась своим теплым дыханием растопить на заледенелом стекле хоть маленький просвет. И ей удалось продуть на ледяном узоре маленький глазок. Напряжённо смотрела она в него, ожидая почтальоншу, которая после доставки почты должна пройти мимо её дома в сельсовет. Дождалась она и узнала, что сегодня было два известия о смерти и несколько писем с фронта.

Некоторое время Ольга просидела на лавке молча, глубоко задумавшись, потом встала, подошла к иконам, широко перекрестилась, как бы придавая многозначительности этому знамению. После короткой молитвы Ольга бросилась на колени, перекрестилась несколько раз и поклонилась низко до самого пола. Она молилась Богу, умоляла его защищать и охранять её мужа Василия, если он еще живёт. Она говорила ему о четырех её детях, которым так нужен отец. Допуская, что он мог попасть в плен, она умоляла Боженьку дать мужу остаться в живых и вернуться домой. Всхлипывая, она просила, чтобы война скорее закончилась. Слёзы катились по её впалым щекам и падали на доливку, покрытую соломой.

Маня и я молча слушали Ольгину молитву, отложив свою домашнюю работу. И маленький Ваня терпеливо молчал, сидя на полатях и глядя на свою маму. Ольга встала, взяла какую-то тряпку и вытерла лицо. Совсем успокоившись, она села и взяла Ваню на колени. Не без злобы посмотрела на меня и сказала, что мой отец и все наши мужчины — они дома. Маня порывисто сказала: «Мама! Она-то при чём». Ольга немного помолчала и сказала, обратившись ко мне, что это наше счастье, что нас выслали в Сибирь. Мгновенно ожили мои воспоминания о Мариентале: наш дом, который мне теперь казался сказочным, наш двор с животными, моя школа и подруга Ирма… Трудно мне было тогда понять Ольгу, хотя всем сердцем мне было ее жаль. Конечно, мы были рады, что получили здесь жилье, что нас не высадили где-нибудь в диком лесу или в безлюдной степи. Еще больше мы радовались, когда нам за сданное на родине поголовье скота дали из колхоза коров. Те, которые сдали корову или четыре козы, получили здесь по корове. Моя сестра Элла с мужем Адольфом, двумя детьми и бабушкой Лисбет не имели в Луй никакой скотины и не получили коровы. Так же обстояло дело у дяди Петера. И они остались без коровы. Правда, они к этому времени уже переселились, с разрешения комендатуры, разумеется, в другое село к семье Шейерман — родственникам Евгении. Элла же (Шнайдер) жила в маленькой халупе и без коровы. Слава Богу, отелилась вскоре одна из наших с Марией Цвингер коров, и мать наша каждый день носила молоко для близнецов.

Ходили слухи, что наши мужчины будут призваны на трудовой фронт. Слух осуществился. Со слезами, со стонами проводили наших мужчин в середине января 1942 г. в трудовую армию.

Моему отцу было 56 лет и, слава Богу, он был уже не пригоден для трудармии. У нас состоялся семейный совет и было решено, что для Марии и её четверых детей (Виктор родился 24.12.1941 г.) надо просить отдельный домик. Работать в колхозе она не сможет, и молоко от коровы полностью останется им. И Мария перебралась в домик, оказавшийся еще свободным. Элла же перебралась к нам. Таким образом, решилась проблема с молоком.

Отец мой работал пожарником вместе с тремя русскими женщинами. В их распоряжении было шесть лошадей и несколько телег с бочками воды, размещенных в специальном сарае. Имелась примитивная наблюдательная вышка, с которой велось посменное наблюдение не только за нашим селом, но и за близлежащими деревеньками: Соколовка, Михайловка и Верхний Замай. Иногда в ночную смену приносил отец пучок соломы домой, за что мама выговаривала: «А если бы кто увидел?». Собственно, как раз это мне довелось однажды услышать, поэтому и пишу. Возможно, это было единственный раз.

Однажды я увидела отца на лошади верхом, в седле. Это меня крайне удивило и в то же время привело в восторг, как хорошо он смотрелся на лошади. Он приезжал домой на обед, и я спросила, не может ли он меня научить ездить верхом. Нет, конечно, не может, потому что нет времени. Потом он говорил мне, что у его отца были свои лошади. Семья занималась сельским хозяйством, и ему часто приходилось сидеть на лошади. А моя мама добавила еще, что молодухи с него глаз не спускали, когда он был на лошади.

Наше домашнее хозяйство вели моя мать и Лисбет, которая, в основном, смотрела за детьми Тоней и Изой. Мама больше заботилась о корове и теленке. Теленка осенью предстояло сдать государству, и какое-то количество свежего молока тоже необходимо было сдать. Мать ежедневно относила свеженадоенное молоко на молоканку, пока не выполнит план. Кроме того, были еще дети Марии, которые души не чаяли в бабушке Синэ, и она просто не могла не оказывать им какую-нибудь помощь, тем более что Мария сама была весьма некрепкого здоровья. Она очень плохо видела и с трудом могла ходить. Наша мать объясняла это, во-первых, её первыми родами, когда она в 20-тилетнем возрасте родила тройню без всякой врачебной помощи. В течение 2-х — 3-х недель дети умерли. Кроме того, пришлось Марии во время революционных лет еще совсем юной девочкой выполнять физически тяжелые работы. Но она и после трудного времени не проявила желания учиться, чтобы получить какую-то специальность. Когда ей исполнилось 19, она вышла замуж. Теперь имела четверых хороших здоровых детей. Элла же училась в Киеве и стала портнихой. Это и послужило основанием того, что вскоре после нашего прибытия в колхоз Свердлова была создана швейная мастерская. Заведующей этой мастерской была назначена Элла. Для мастерской выделили небольшой домик прямо на колхозном дворе, Элле поручили самой себе подобрать помощниц-швей. Кто-то предложил ей двух русских женщин, которых она и стала обучать швейному делу, а третью швею Элла выбрала сама — нашу сестру Марию. Хотя у неё было очень плохое зрение и шить она вовсе не умела, зато она принесла в мастерскую свою швейную ножную машину «Singer», которую ей купил отец к свадьбе, как приданое. У Эллы была такая же машина от отца, но Элла её оставила дома. Мария выполняла вспомогательные работы: она гладила, распарывала старые вещи и очищала швы от долголетней пыли-грязи.