Илья Толстой - Мои воспоминания Страница 15

   Таких поговорок, взятых из жизни, у папа было много3.

   Была у него еще поговорка "для Прохора".

   О происхождении этой поговорки, кажется, где-то, чуть ли не в каком-то письме, он рассказывал сам.

   В детстве меня учили играть на фортепьяно.

   Я был страшно ленив и всегда играл кое-как, лишь бы отбарабанить свой час и убежать.

   Вдруг как-то папа слышит, что раздаются из залы какие-то бравурные рулады, и не верит своим ушам, что это играет Илюша.

   71

   Входит в комнату и видит, что это действительно играю я, а в окне плотник Прохор вставляет зимние рамы.

   Тогда только он понял, почему я так расстарался.

   Я играл "для Прохора".

   И сколько раз потом этот "Прохор" играл большую роль в моей жизни, и отец упрекал меня им.

   Было у отца еще хорошее слово, которое он часто пускал в ход.

   Это "анковский пирог".

   У мамашиных родителей был знакомый доктор Анке (профессор университета), который передал моей бабушке, Любови Александровне Берс, рецепт очень вкусного именинного пирога. Выйдя замуж и приехав в Ясную Поляну, мама передала этот рецепт Николаю-повару.

   С тех пор как я себя помню, во всех торжественных случаях жизни, в большие праздники и в дни именин, всегда и неизменно подавался в виде пирожного "анковский пирог". Без этого обед не был обедом и торжество не было торжеством. Какие же именины без сдобного кренделя, посыпанного миндалем, к утреннему чаю и без анковского пирога к вечеру?

   То же самое, что рождество без елки, пасха без катания яиц, кормилица без кокошника, квас без изюминки...

   Без этого уже ничего не останется святого.

   Всякие семейные традиции -- а их много внесла в нашу жизнь мама -- назывались "анковским пирогом".

   Папа иногда добродушно подтрунивал над "анковским пирогом", под этим "пирогом" подразумевая всю совокупность мамашиных устоев, но в те далекие времена моего детства он не мог этого пирога не ценить, так как благодаря твердым устоям мама у нас была действительно образцовая семейная жизнь, которой все знающие ее завидовали.

   Кто знал тогда, что придет время, когда отцу "анковский пирог" станет невыносимым и что в конце концов он превратится в тяжелое ярмо, от которого отец будет мечтать во что бы то ни стало освободиться4.

   72

ГЛАВАVIII

Тетя Таня. Дядя Костя. Дьяковы, Урусов

   Очень яркую роль в жизни всей нашей семьи играла младшая сестра моей матери, Татьяна Андреевна Кузминская, -- тетя Таня. Последние годы своей жизни она прожила с одним из своих внуков в осиротевшей Ясной Поляне и не так давно умерла.

   Милая тетенька, с любовью призываю тебя украсить мою повесть, -- без тебя она была бы не полна.

   Тетя Таня почти каждое лето приезжала с семьей в Ясную Поляну и жила во флигеле. Семья ее состояла из нее, ее мужа Александра Михайловича, старших дочерей, Даши (умершей ребенком на Кавказе), Маши, Веры, с которыми мы были очень дружны, и четырех сыновей. Маша и Вера были подругами наших игр, в детстве они составляли как бы часть нашей семьи; мальчики же все были значительно моложе и в моем детстве и юности никакой роли не играли.

   Более пленительной женщины, чем тетя Таня, я не знал. Она никогда не была красива в обыкновенном смысле этого слова. У нее был слишком большой рот, немного слишком убегающий подбородок и еле-еле заметная неправильность глаз, но все это только сильнее подчеркивало ее необыкновенную женственность и привлекательность. Французы выражают это словом charmante*.

   Тетя Таня была для нас почти второй матерью. Иногда мама и тетя Таня сменяли друг друга в кормлении грудных детей. Я не помню себя без тети Тани.

   Мама мы любили, -- тетю Таню обожали; мама была с нами всегда, -- тетя Таня только летом; мама заставляла нас учиться и иногда бранила, -- тетя Таня доставляла только удовольствия: мама была будни, -- тетя Таня праздник.

   Еще детьми слышали мы о том, что у тети Тани был когда-то "роман" с дядей Сережей (Сергеем Николаевичем Толстым). Подробности этого интересного романа мне неизвестны, но вот что я знаю.

   Начну издалека, с конца сороковых годов.

   * очаровательная (франц.).

   73

   Мой отец и Сергей Николаевич молодые люди: Левочке двадцать лет, Сереже двадцать два. Левочке, как младшему, принадлежит родовое имение, Ясная Поляна, Сереже -- Пирогово, черноземное имение Крапивенского уезда, в тридцати пяти верстах от Ясной Поляны и в пятидесяти верстах от Тулы.

   Сергей Николаевич, красавец собой, бывший императорский стрелок, увлекается цыганами, проводит с ними дни и ночи и одно время даже увлекает с собой младшего брата Левочку. Цыгане -- это сборное место золотой молодежи. Шампанское (только шампанское, но не водка, боже упаси пить водку, водку пьют только дворники) льется рекой. "Не вечерняя", "Снова слышу", "Голубой платочек" и другие, в то время модные песни сводят их с ума.

   Тульский хор соперничает с московским и петербургским. Заядлые "любители" едут из Москвы в Тулу слушать какую-нибудь Фешу или Машу. В Туле только умеют петь настоящие старинные песни.

   Шопены, Моцарты, Бетховены -- все это выдумано, все это искусственно и скучно, единственная музыка в мире -- это цыганская песня. Так думал дядя Сережа тогда, и вряд ли он изменился в этом отношении и позднее.

   В конце концов Сергей Николаевич влюбился в цыганку Машу Шишкину и много лет жил с ней гражданским браком.

   Между тем мой отец уехал на Кавказ, участвовал в Севастопольской кампании, потом ездил за границу, был мировым посредником при освобождении крестьян в 1861 году и в 1862 году женился и привез в Ясную свою молодую жену.

   Все это время Сергей Николаевич продолжал жить в Пирогове. Он не был повенчан с Марией Михайловной, которая жила в Туле, но у них было уже несколько человек детей, и если он откладывал свой брак с ней, то только потому, что он считал это пустой формальностью, в которую он не верил и которую можно было всегда легко совершить.

   В то время он уже отстал от юношеских кутежей и имел дивный конный завод, псовую охоту, занимался хозяйством и, будучи человеком необычайной гордости и стыдясь за свою сожительницу-цыганку, вел замкну-

   74

   тую семейную жизнь, никого из своих соседей не посещая и не приглашая никого к себе. Единственное место, куда он ездил, и то всегда один, без жены, -- это была Ясная Поляна.