Лиана Полухина - Инна Гулая и Геннадий Шпаликов Страница 15

Но влюбленный не заглядывает в будущее, он грезит и верит, что все будет хорошо, главное — быть вместе.

Жить в браке по большой любви психологически очень трудно. Любовь не поддается рациональному подходу. Никто, даже тот, кто любил и любит, не может дать ей определения.

Это все равно, что собрать облако в чашку, описать аромат, не прибегая к сравнениям, или музыку, не воспроизведя мелодию. То ли это вершина человеческого духа, то ли окультуренный половой инстинкт, то ли болезнь, то ли неуправляемая химическая реакция… Наверное, все вместе. И это то, что чаще несет с собой страдание, а не радость.

«Некоторое взаимное охлаждение, успокоение, уменьшение страсти в браке, — пишет Михаил Веллер в книге „О любви“, — это просто-таки защитная реакция организма. Во-первых, он не может долго и сколько-то нормально функционировать в состоянии любовного аффекта. Во-вторых, сколько-то долгий и прочный брак с воспитанием детей и т. п. также невозможен на перегретом котле воспаленной страсти…

Размолвка, скандал — это малый предохранительный клапан для сброса излишка энергии (страсти)».

С излишком страсти Шпаликовы справились при помощи того самого «клапана». Но вот с безденежьем справиться было труднее. Работы, а значит средств к существованию, не было. Зарплаты, которую Инна получала в Театре-студии киноактера, едва хватало на самое необходимое.

Александр Митта рассказывает историю, над которой можно бы и посмеяться, будь это розыгрыш, шутка от избытка хорошего настроения. А так она вызывает лишь грустную улыбку.

«У меня были нежные отношения с Геной, я был прямо-таки в него влюблен. Я зарабатывал деньги, рисуя карикатуры, разносил их по редакциям, их печатали. В месяц получалось штук семнадцать. Деньги клал в два кармана: в один — для жизни, а из другого кармана можно было брать по мере надобности — мне и моим друзьям. Гена тоже брал. А потом я стал снимать кино, и денег стало резко меньше. У меня появилась семья, родился сын. Жена говорит: „Слушай, у меня нет денег, пора уже Гену попросить отдать долг“. Я позвонил Гене. Немного спустя он ко мне приходит и дает конверт. Мы попили кофе, и он ушел. Жена при нем не стала открывать конверт, а когда открыла, вместо денег обнаружила листок со стихотворением:

              ДОЛГИ

Живу веселым, то печальнымВ квартале экспериментальном.Горжусь я тем, что наши властиНа мне испытывают пластик.

А больше мне гордиться нечем,Да я ничем и не горжусь, —Ем по утрам с картошкой лечо,Воспоминаю и тружусь.

Труды приносят мне долги,Отдохновенья не приносят.Долги построились в полки,Приказа ждут и крови просят.

Я к ним покорно выхожуИ руки кверху поднимаю,Я их прекрасно понимаю,Но выхода не нахожу.

Я говорю им — до утра,Ну что вам стоит, подождите,А утром я скажу — простите,Я вас обманывал вчера.

Ну как было на него сердиться?»

…Мне невольно пришли на память стихи Николая Рубцова, неприкаянного, безденежного, которые были в ходу у вечно бедствующих молодых писателей. Называлось стихотворение почему-то «Элегия»:

Стукнул по карману — не звенит.Стукнул по другому — не слыхать…В коммунизм — таинственный зенит —Полетели мысли отдыхать.

Черная полоса в жизни Шпаликова затянулась. «Я в это время был в их доме раза два, — вспоминает Павел Финн. — Однажды собралась очень большая компания. Под утро, уже на рассвете, Некрасов вдруг сказал: „Поехали к Шпаликову!“ И мы: Давид Маркиш, Виктор Платонович и я взяли машину и поехали к Шпаликову. Он жил в Черемушках. Было полшестого утра. Мы позвонили Гене, потому что точно не знали, где он живет, и попросили встретить нас. И вот на абсолютно пустой июньской улице мы вышли из машины. Навстречу нам шел Шпаликов в тренировочном костюме, в одной руке у него была бутылка, а на ладони другой лежал большой вареный рак: он шел нас опохмелять. Этот день я провел в его доме. У меня осталось тяжелое впечатление от этого, по всему ощущался их разлад».

… Но наступала светлая полоса, а с ней весна чувств, и Шпаликов писал лирические стихи.

       СНЕГ В АПРЕЛЕ

И я вступаю, как во сне,в летящий на закате снег.Уже весна. Летит прощальнонад миром света пелена.Любимая удивлена,по телефону сообщая,что выпал снег.

Как описать его паденье,замедленный его полет?Да, снег идет не в наступленье,он отступает, но идет.

Летит он тихий, ненахальный,иной у снега цели нет —чтобы рукою помахалиему, летящему, вослед.

…Я помню тот снежный апрель в жизни и даже число — 17-е. Задняя калитка нашего сада выходила в Измайловский парк. Мы ахнули, выглянув утром в окно, за ночь снег покрыл землю ровным слоем и продолжал идти. Через несколько минут мы были уже на лыжне. Я лыжник никакой, а мой муж Юрий Полухин побеждал на университетских соревнованиях по лыжным гонкам. Он убегал далеко и возвращался с ликующим воплем: «Люблю зиму в начале мая!» — «Мороз и солнце, день чудесный!» — откликалась я.

Мороза не было, солнца вроде бы тоже, но ощущение зимней свежести и тревожащих запахов весны создавало какое-то неизъяснимое настроение — радостное и щемяще-грустное одновременно. Стихи Шпаликова вернули мне атмосферу того неповторимого дня. Вернули меня в юность.

Шпаликову вообще свойственно это редкое умение — возвращать атмосферу и настроение пережитого, волшебным образом пробуждать в читателе, зрителе остроту зрения, слуха, обоняния, поэтическое воображение.

Повесть о несостоявшейся любви

В 1965 году Шпаликову позволили поставить фильм по собственному сценарию. Назывался он «Долгая счастливая жизнь». На главную женскую роль в нем была утверждена Инна Гулая. Главную мужскую роль играл Кирилл Лавров.

Это была картина с заложенной уже в названии иронией, светлой и печальной, грустная, местами жестокая повесть о несостоявшейся любви.

Про себя Шпаликов в сценариях писал редко. Трудно разглядеть его в каком-нибудь одном из героев фильмов «Мне двадцать лет», «Я шагаю по Москве» — возможно, каждого из них он наделил частичкой себя. О глубоко личном он писал в дневнике, рассказах, стихотворениях, отчасти в неоконченном романе.