Андрей Калиниченко - Воздушный снайпер Страница 15

Враг яростно атаковал нас с суши, но и тут потерпел жестокое поражение. Тысячи солдат и офицеров погибли под ударами гангутских пулеметчиков и стрелков...

В гнусных листовках враг то призывает нас сдаться, то умоляет не стрелять, то угрожает изничтожить до единого...

Напрасны эти потуги. Никогда никому не удастся заставить гангутцев сложить оружие...

Мы научились переносить тяготы и лишения, сохранять бодрость духа в самые тяжелые минуты, находить выход тогда, когда, кажется, нет уже возможности его найти...

Мы научились сами изготовлять оружие, снаряжение, строить под вражеским огнем подземные жилища и укрепления, лечить тяжелораненых... Для нас сейчас нет другого чувства, кроме чувства жгучей ненависти к фашизму. Для нас нет другой мысли, кроме мысли о Родине. Для нас нет другого желания, кроме желания победить...

Родные наши друзья! Затаив дыхание, мы слушаем сводки с боевых фронтов...

Ваша борьба дает нам много жизненных сил, поднимает нашу уверенность в победу.

Мы научились презирать опасность и смерть.

Каждый из нас твердо решил: "Я должен или победить или умереть. Нет мне жизни без победы, без свободной советской земли, без родной Москвы!

Победа или смерть! - таков наш лозунг.

И мы твердо знаем - конечная победа будет за нами".

Закончив читать, Бискуп медленно обвел присутствующих взглядом. В блиндаже воцарилась тишина. А затем раздались голоса:

- Правильно сказано... Одобряем...

- Письмо обсуждают во всех частях гарнизона, - сказал Бискуп. - Позвольте подписать его от вашего имени.

- Согласны! - было ответом.

На уходящих с полуострова кораблях письмо отправили на Большую землю.

...Однажды вечером в блиндаж буквально ворвался Бискуп. Все насторожились: почему он так оживлен. А капитан, размахивая над головой листком бумаги, радостно произнес:

- Товарищи! Вместе с оперативной сводкой передали по радио и ответ москвичей на наше обращение к ним. Он был 13 ноября напечатан в "Правде". Вот его текст. - И начал читать:

"...Пройдут десятилетия, века пройдут, а человечество не забудет, как горстка храбрецов-патриотов земли советской, ни на шаг не отступая перед многочисленным и вооруженным до зубов врагом, под непрерывным шквалом артиллерийского и минометного огня, презирая смерть во имя победы, являла пример невиданной отваги и героизма. Великая честь, бессмертная слава вам, герои Ханко! Ваш подвиг не только восхищает советских людей, он вдохновляет на новые подвиги, учит, как надо оборонять страну от жестокого врага, зовет к беспощадной борьбе с фашистским зверем..."

В ноябре защитники Ханко особенно явственно почувствовали приближение зимы. Усилились холода. Сократился световой день. Участились снегопады. В воронках на летном поле скапливалась и замерзала вода, усложняя и без того изнурительный труд ремонтной команды. И все же крохотный аэродром жил, действовал.

Летчики стали замечать участившиеся заходы на Ханко крупных боевых кораблей из Кронштадта. Конечно, они не знали тогда истинных причин таких визитов. Но предполагали: возможна эвакуация гарнизона полуострова.

С рассвета истребители парами прикрывали морской порт, где находились корабли. Задание было обычное: предупредить появление над базой не только групп бомбардировщиков, но и одиночных разведчиков.

Первыми ушли на патрулирование Геннадий Цоколаев с Иваном Твороговым. Василий Голубев и Дмитрий Татаренко готовились их сменить. Но ждать определенного планом срока им не пришлось: посты наблюдения заметили на большой высоте несколько самолетов, подходящих к внешнему рейду базы. С командного пункта взвилась красная ракета, означавшая - срочно в воздух.

Голубев запустил мотор и прямо со стоянки начал взлет парой. В этот момент на летном поле взметнулось несколько султанов земли. Предотвратить обстрел аэродрома наши артиллеристы уже не могли: у них осталось слишком мало снарядов, на сотню вражеских выстрелов отвечали лишь одним.

"Скорее в небо", - подумал Голубев и, уклонившись влево от разорвавшегося впереди снаряда, оторвал машину от земли. Татаренко отвернуть было некуда: впереди образовались воронки. Гибель летчика казалась неминуемой. Но он не растерялся: убрал газ и прекратил взлет. Несмотря на очередные разрывы, Татаренко успел зарулить получивший несколько серьезных повреждений истребитель в укрытие. А Голубев поспешил на выручку паре Цоколаева - он не раз сам попадал в предельно сложные боевые переплеты и хорошо знал цену такой помощи. Главное - не потерять время.

Мотор ревет на полных оборотах, Василий уже видит самолеты противника. Одно настораживает: что-то они совсем не похожи на "мессершмитты". Два из них кружатся в виражах с нашими "ишачками", другие два пикируют сверху.

Считанных мгновений не хватило Василию, чтобы отбить их атаку. Но Цоколаев вовремя заметил грозящую ему опасность и переворотом бросил свой И-16 вниз. Творогов не успел повторить маневр ведущего. Длинная очередь вражеского истребителя пришлась по правому крылу и хвостовому оперению. Самолет накренился, стал резко снижаться. За ним увязались две машины противника. Расстояние между ними и Твороговым быстро сокращалось.

Но Голубев уже был рядом. Не прицеливаясь, дал заградительную очередь по преследователям. Только сейчас различил, что это вооруженные восемью пулеметами "спитфайры" английского производства. На них воевали тогда финские летчики-маннергеймовцы. Увидев подоспевший третий И-16, пилоты "спитфайров" боевым разворотом ушли вверх, и Голубев потянулся за ними. А Творогов, теряя высоту, ушел на аэродром.

Цоколаев и Голубев вели бой в одиночку, каждый с двумя истребителями. Наших летчиков не смутило ни численное превосходство противника, ни лучшие тактико-технические данные "спитфайра" - скорость его более чем на сто километров превышала скорость И-16 и была даже выше, чем у "мессершмитта".

Неожиданно возле Голубева оказались сразу четыре "спитфайра". Мозг обожгла мысль: "Цоколаев сбит и освободившиеся истребители присоединились к двум другим". Но тут Василий заметил, что Геннадий цел. Это успокоило. "Значит, - подумалось, - сбить первым "спитфайры" решили меня". Обернувшись, Василий увидел, что его уже ловят сзади в прицел. Он мгновенно положил И-16 в такой крутой вираж, что перед глазами от перегрузки заходили разноцветные круги. Зато не только ушел из-под удара, а и сам оказался атакующим. Дальше все было просто: секунда - и "спитфайр" в сетке прицела, две короткие очереди валят его на землю.

Воспользовавшись тем, что вражеские летчики шокированы гибелью своего товарища, Голубев сманеврировал в сторону Цоколаева. Тот заметил бортовой номер "33", понял, что это Голубев, и стал на место ведомого. Обоим стало легче. Много раз, встречая численно превосходящего врага, они вдвоем делали, казалось, невозможное: разгадывали его хитроумные уловки и опережали в головокружительном маневре. Вот и сейчас, как только два "спитфайра" атаковали Василия, он так потянул ручку на себя, что самолет противника, описав большую дугу, выскочил вперед. Тем временем Цоколаев ринулся на "спитфайр", ближе всех находившийся к Голубеву. Огонь советского истребителя ударил по мотору и фюзеляжу врага, тот резко отвернул в сторону, затем взял курс к своему берегу. За ним тянулся вниз длинный шлейф дыма.