Юлия Андреева - Букет незабудок Страница 15

Раннее утро. Утром лучше меня не трогать. Не высплюсь – начну тупить, если совсем рано побеспокоить, могу тупить до вечера.

Как-то в восемь утра Ольге Виор позвонила незнакомая женщина, которая, услышав заспанный недовольный голос поэтессы, пискнула:

– Это вы?

– Это я. – Ольга помотала головой, прогоняя сонную одурь. Шутка ли сказать, сначала пишешь до шести утра, а потом тебя, ни за что, ни про что, будят в восемь!

– Спасибо вам за песню!

После чего дама повесила трубку, и… Ольга уже не могла заснуть и в результате побрела на встречу с композитором невыспавшейся и злой.

Через несколько дней неизвестная снова «осчастливила» Ольгу звонком, и опять в восемь утра. Вежливо пожелала доброго утра и еще раз поблагодарила.

Эти звонки стали обрушиваться на несчастную Виор с незавидной регулярностью. Причем все они были похожи один на другой: дама маниакально благодарила за доставленное ей эстетическое наслаждение.

Прошло несколько лет.

Однажды утром Ольга уже привычно проснулась, разбуженная звонком и, взяв трубку, услышала:

«Оля, это я! Ну, вы помните. Не могли бы вы надиктовать мне слова «Лебедь белая»?

Странное дело, первый звонок произошел в 2005 году, когда песня только-только прозвучала, теперь на дворе стоял февраль 2013-го. Неужели за восемь лет было не выучить слова любимой песни? Но вместо того, чтобы высказать все свои накопившиеся «фи», Ольга вздохнула и медленно продиктовала весь текст.

Прошло два месяца, и на каком-то вечере, к Ольге подошла невзрачная женщина.

«Здравствуйте Оля, а это я! – улыбнулась она Виор, как доброй знакомой, – та самая, что звонит вам в восемь утра»…

По словам Ольги Виор, никто из гостей или устроителей вечера в тот день не пострадал.

Знают ли сами поезда, куда влекут их обманчивые тонкие рельсы? В поезде приятно бывает прослушать материалы с диктофона, внести правку в распечатанный текст, иногда даже написать что-нибудь коротенькое.

В электричках… да, пожалуй, что, тоже.

В питерских электричках, что бегают по Ленинградской области; вот ведь странность-то какая, у такого прекрасного города, как Санкт-Петербург, нет одноименного пригорода… Так вот уже много лет по питерским электричкам ходит странный человек – Виталий, громогласно представляющий в своем лице «Театр бомжей» и тут же начинающий читать стихи. Виталий знает, наверное, всех поэтов в городе, у него отличнейшая зрительная память. Он идет по вагону, зорко вглядываясь в лица пассажиров, чтобы вдруг разразиться радостными воплями. «Внимание, внимание! – оповещает он народ, – С нами вместе едет известный поэт». Далее он называет имя, заставляя несчастного подниматься с места и, краснея и отмахиваясь от непрошенного конферансье, кланяться. Но испытания не на этом не заканчиваются. После того, как поэт оторвал-таки седалище от скамьи, его просят прочитать какое-нибудь свое стихотворение, вагон начинает садистически хлопать, – и поэту, даже если он перед этим вкалывал все выходные на тещиных грядках или едет нагруженный свежепойманной рыбой, приходится включаться в представление. Тем временем Виталий снимает шапку или раскрывает полиэтиленовый пакет, куда ему кидают деньги на поддержание «Театра бомжей».

Принципиально не сажусь в начале или в конце вагона, потому как «крайние» поэты обычно не успевают отвернуться к окну, спрятать лицо в ладонях или быстро перейти в другой вагон. Очень не люблю, когда меня вырывают вдруг нежданно-негаданно из моих собственных дел, текстов, миров.

По вагону уже прошли несколько теток с шотландками, набитыми товаром – тетки и сумки одинаковы во всех городах, как и всегдашние бабушки на скамейках перед подъездами – символ незыблемости, неизменности, вечности.

«Беженка с шестью детьми на вокзале» потомство не предъявила. Вместо них – помятые почему-то черно-белые фотки, на которых дети послевоенного образца, откуда и взяла такие? Сама вроде как молоденькая? Или они уже через время научились милостыню просить? Тогда ладно, подам попаданцам… Инвалид с аккордеоном, трое «афганцев» с гитарами и неизменно жалостливо-солдатскими песнями… А вот пьяница ищет на опохмелку – ну хоть один настоящий.

Электричка. Сапего с друзьями выходит в тамбур покурить. Ненавязчиво разговор переходит сначала на литературу вообще, затем на писателей-моряков и, наконец, концентрируется на творчестве писателя-мариниста Виктора Конецкого.

Бутылка портвейна уже сделала далеко не первый круг, когда в тамбуре невесть откуда нарисовался маленький человечек в болоньевом плаще и беретке.

Сапего рассеянно слушает приятелей, при этом, не отрываясь, разглядывает незнакомца, который и не думает уходить, а, наоборот, потихоньку приближается к компании, внимательно прислушиваясь к беседе. Михаил готов поклясться, что уже где-то видел этого мужика. Но где?!

Озарение приходит неожиданно захлестывая Сапего горячей волной.

– Вот он!!! – не кричит, а скорее изрыгает Михаил на весь тамбур. Интонация – нечто среднее между: «Рубай его, хлопчики!» и «Качай гения!». Еще не понимая, что происходит, компания поворачивается к вдруг съежившемуся и оттого ставшему еще меньше ростом Виктору Викторовичу. Но тут электричка останавливается, двери открываются. И испуганный Конецкий чуть ли не кубарем вылетает из вагона и, петляя как заяц, бежит по перрону, проклиная на чем свет стоит, нечаянную встречу с собственными поклонниками.

– Шел 1997 год, – рассказывает под стук колес Юрий Зверлин. – Режиссер Константин Селиверстов снимал фильм «Моцарт в Петербурге». Да уже, можно сказать, заканчивал. Сюжет: неожиданно в тогдашнем бандитском Петербурге появляется самый настоящий Моцарт.

Одну из сцен снимали возле ДК Крупской. После съемок возвращаемся вместе на метро. На Косте меховая шапка, дубленка, под мышкой огромная новенькая видеокамера в чехле на ремне болтается. В руках костыли. Там по сюжету кто-то на костылях преследует Моцарта.

Вошли в метро. Селиверстов вдруг скидывает шапку, встает на костыли и заводит: «Господа! Подайте бедному российскому кинорежиссеру на завершение фильма».

И что же? Подавали!

Сквозь туманЗвук электричкиИ ее эхо.

В декабре 2011 года Михаилу Ахманову пришло письмо: «Уважаемый сэр. Я, американский писатель Роберт Силверберг, собираюсь в мае приехать в Россию смотреть Эрмитаж и хочу списаться с русским писателем, чтобы он помог мне приобрести мои книги, вышедшие на русском».

Три дня Михаил Сергеевич маялся. Знакомых много, пошутить всяк горазд, вполне могли разыграть перед Новым годом.