Ирина Кнорринг - Повесть из собственной жизни: [дневник]: в 2-х томах, том 2 Страница 15

А ласки после таких слез особенно нежны.

Провожал меня на поезд. Я как-то опять скисла. Не удовлетворяют меня такие встречи. Хочется уже большего. Хочется любить не в поцелуях, а в трудности какой-то, в горе, в борьбе, «быть полезной», если б это не звучало так утилитарно, быть поддержкой ему, а не только радостью. Казалось, что еще можно было что-то сказать, как-то поправить этот неудачный день. Я нервничала. Кончилось тем, что мы пропустили поезд и пошли гулять. Сквозь темноту (Юрий сказал: «Почти мартовская темнота») огни Парижа, Эйфель и черные силуэты деревьев. Юрий стал говорить о том, что он плохо себя чувствует (а тут еще Андрей вчера пришел и говорит: «А ты, брат, здорово похудел за эту неделю»). Невольно подумалось: «Если будем вместе, я тебя вылечу, буду о тебе как о малом ребенке заботиться». «Вот видишь, какой я? Что я тебе дам?» Если бы я спросила его: «Вывод?» Он бы сказал: «Не знаю, я тебя никому не отдам». Теперь его черед говорить: не знаю. Теперь я уже знаю. Я знаю, что делать.

На вокзале спрашиваю: «О чем думаешь?» «А вот о чем, девочка. Я боюсь, что этот путь, на кот<орый> я тебя зову, что ли, что это будет тернистый путь. Может быть, это твое предчувствие: “Я знаю, что буду несчастна”. Я боюсь, что не сделаю тебя счастливой. Если бы я был обыкновенным здоровым человеком, Ируня! И радость ты моя и мученье мое! Какая тебе радость будет со мной?..» Я терпеливо выслушивала его болтовню. Потом тихо сказала: «Ну? Разве что-нибудь можно перешить этими словами?» И вдруг, сегодня уже, мне стало совершенно ясно. Все ясно. Словно глаза раскрылись. Ни о чем его не буду спрашивать, а буду диктовать. Я знаю, что делать. Буду ли я счастлива или несчастлива, я сделаю его счастливым. Это не фраза и не рисовка. М<ожет> б<ыть>, я уже дошла до той высшей степени любви, когда становится возможной жертва. Может быть. Почти.

1 февраля 1927. Вторник

Вчера говорила с Мамочкой. Она подавлена моей подавленностью, думает, что здесь дело неладно. Ей кажется, что я не уверена в подлинности своей любви. Она вообще не особенно понимает дело. Напр<имер>, говорит такую фразу: «Мне кажется, что это форсировано. Вы еще не созрели для любви, а только для дружбы». (?)

В Институт опоздала, пришла минут за 25 до конца первой лекции. Села на лестницу и стала писать Юрию письмо. Зная, что его нет. Написала что-то много и искренно. Что — не помню, так и не удалось перечесть. На улице передаю Андрею. «Ах, да, ведь вам тоже есть». Оттуда на заседание, много говорили и обсуждали, а я как будто с какой другой планеты вернулась на землю. Откуда-то взялась бодрость и энергия. Это я так успокоилась, пока писала письмо на ступеньках лестницы. Страшно хотелось мне прочесть письмо Юрия; а только, когда на Javel Андрей слез, я развернула синий блокнотный листок и прочитала его ласковые слова…

Сегодня без четверти восемь мы должны встретиться в метро Odeon. Идти к Мамченко.

2 февраля 1927. Среда

Юрий находит какую-то новую жизнь, она захватывает его: стихи, разговоры с Мамченко; вопросы философии, религии. А у меня нет ничего: ни философии, ни религии, ни — даже — поэзии. А он еще говорит: «Что я тебе дам?» А что я ему дам? Что я ему смогу дать, кроме самой себя и любви моей?

6 февраля 1927. Воскресенье

Несколько дней не писала. Что же было за эти дни? Любовь, нежность и большая нежность и любовь.

Выясняется дело с экзаменами. Придется сдавать все. Возможно только, что растянут их надолго. Но все равно, дело плохо. Еще одно дело срывается, не доведенное до конца[45].

Вчера все были на докладе Милюкова о евразийстве, Юрий меня провожал. Пришли домой во втором часу. Мамочка позвала его чай пить. Пока она приготовляла ужин, мы сидели и читали Есенина.

8 февраля 1927. Вторник

В воскресенье рассказала Юрию мой сон.

Сначала сказала ему такую вещь: последнюю неделю я мало видела его, больше видела Андрея. И Андрей мне был как бы некой компенсацией, я с ним напишу записку, я с ним поговорю о Юрии, и вообще мне с ним легко. Так вот, я видела такой сон. Будто я очень долго не вижу Юрия. Не то он уехал куда-то, не то просто какая-то случайность — не знаю. Только я каждый день прихожу к нему. А живет он в каком-то каземате — бесконечный лабиринт коридоров, мрак. И каждый раз я вместо Юрия попадаю к Андрею. Живут они врозь. С Андреем я говорю о Юрии, читаю стихи, очень к нему привязалась и всю свою громадную нежность, накопленную месяцами, всю свою потребность любить я мало-помалу переношу на Андрея. Читаю ему стихотворение о каком-то последнем дне, должно быть, о конце мира, где есть такой момент: когда у Юрия восковая свеча сама собой загорится синеватым пламенем. Потом наступает день, когда я уже знаю, что увижу Юрия. Но опять, прежде чем попасть к нему, попадаю к Андрею. Хочется его поблагодарить, сказать ему что-то теплое. Уходя, одной рукой открываю дверь и вдруг обращаюсь к нему полусерьезно, полукокетливо: «А как вы думаете, кого я больше люблю? Юрия или вас?» И он совершенно серьезно отвечает: «Кажется, меня». И я как-то вдруг обессилела вся, руки опустились. Он берет меня за плечо и притягивает к себе. Потом — я у Юрия. Темная, низкая комната. Он лежит на кровати, я сижу на полу в углу. Он смотрит на меня в упор, взгляд такой строгий и злой. Я что-то ему говорю, пыталась рассказать, что вот я его нашла, что я его люблю, что я его так ждала, он молчит и смотрит. Я уже не могу переносить этого взгляда, опускаю глаза, отворачиваюсь, но его взгляд насквозь пронизывает меня. А из темноты, неизвестно на чем стоящая, вырисовывается тоненькая церковная свеча. Я с мольбой смотрю на нее — вот она должна загореться, и все станет хорошо, это уже будет не конец мира, а какое-то счастье. Свеча не загорается, Юрий смотрит зло и холодно. Я силюсь подняться и не могу, как-то совсем истерически вскрикиваю: «Юрий, да что же это?!» Он молчит…

Рассказала Юрию этот сон. Он смеялся. «Ах ты, моя неверная жена! Уже и о друге дома думаешь? Отсюда мораль: надо ходить на лекции, а то тебе уже Андрей сниться начал». Однако видела, что ему это все-таки было неприятно.

Вскоре пришел Андрей. Он переезжает в город. Юрий убежден, что он с ним разругается напоследок. Я уговаривала его воздержаться. Тут оба были как-то хороши и даже ласковы друг с другом. Что-то дурили и были веселы.

Провожал меня Юрий к раннему поезду. Опоздали. Стояли на мосту, смотрели на огни путей. Проходили два русских: один из них, вероятно поэт, взволнованным голосом читал стихи. Потом два русских старика все искали какой-то пансион.