Владимир Беляев - Свет во мраке Страница 15

В восемь часов вечера лёгкий сумрак опускается на узкие улицы Львова. К решётчатым воротам в шеренгах по трое подходят работницы фабрики Шварца. Как обычно, музыка играет им встречный марш — фривольную песенку «Розамунде»: «Розамунде, ты моя любовь, моё счастье, моё наслаждение»…

Звуки музыки слышит вышедший на балкон вместе с Валли Эльбенгрехт «король» гетто — Гжимек. Его любовница в таком же кожаном плаще, как и он. В её светлые, с золотистым отливом волосы вплетена голубая лента, на поясе — неизменный пистолет.

— Дамен дес геттос! Дамен дес геттос! — хохочет Валли, показывая рукою на проходящих внизу усталых, измождённых женщин.

Они маршируют внизу, съёживаясь в ожидании удара, им чудится, что вот-вот «королева» начнёт стрелять. Но Валли сегодня в миролюбивом настроении. Гжимек по случаю дня рождения подарил ей фольварок в селе Войцеховицы, близ Перемышлян. До прихода гитлеровцев в этом фольварке помещался совхоз. Отныне им будет владеть Валли Эльбенгрехт. Как здесь не веселиться?

Гжимек и Валли приняли вечерний парад и возвратились в свои хоромы, всё ещё пахнущие свежей масляной краской. Спустя несколько минут отчаянный крик пронёсся по северным кварталам. Матери застали разбитые двери, ограбленные квартиры, не находили детей. Всё ясно: была акция. Две работницы, живущие в бункерах дома № 49 по Полтвяной, бросились в отчаянии с третьего этажа на камни того самого двора, где ещё несколько часов назад кричали сваленные в кучу их малыши. Третья осиротевшая мать кончила жизнь самоубийством, прыгнув с чердачной площадки в лестничный пролёт. Она умирала в нескольких шагах от подвала, где на время «шварцевской» акции были спрятаны жена Кригера и его дети.

Полтва шумит…

Педагог и спортсмен Кригер, живя за оградой гетто, обучился слесарному ремеслу. Он был штукатуром, столяром, выглаживал металлическими стружками паркет во «дворце» Гжимека, работал монтёром и прорабом, ему доводилось выполнять обязанности инженера-строителя. Собственными руками он построил не один десяток бункеров для того, чтобы было где прятаться во время акций его знакомым и родным — старикам, женщинам и детям.

Но всякая новая акция и особенно последнее назначение Гжимека комендантом лагеря подсказывали Кригеру близость конца. Ещё в юности он перестал верить раввинам и надеяться на Бога и теперь не обольщал себя призрачными надеждами, авось пронесёт… Чем меньше оставалось мирного населения в северных кварталах Львова, тем всё неотвратимее приближался день, когда уже никакой бункер и самый надёжный аусвайс не спасёт. И вместе с тем Кригер верил, что наступит снова жизнь без гетто, без акций, без издевательств и преследований, подобная той короткой, но озарённой свободой и национальным равноправием жизни советского Львова, что длилась всего 22 месяца, и была внезапно оборвана фашистским вторжением.

Ради одного возвращения этой жизни стоило жить и переносить стиснув зубы неслыханные унижения. То, что случилось в Сталинграде, заря победы, взошедшая над далёкой Волгой, помогали Кригеру в самые тяжёлые минуты отчаяния и отгоняли мысли о смерти.

Он вышел сегодня осторожно из квартиры на улицу, предварительно запрятав в «бункере» жену и детей, и был очень удивлён, обнаружив на лужайке перед своим блоком трёх незнакомцев. Все они были в серых комбинезонах, похожие на мастеровых, — рядом в чемоданчике находился инструмент. Они лежали на мураве и покуривали. Кригер так отвык от вида отдыхающих людей, не боящихся гестапо, что растерялся. Он снял кепку и сказал:

— Добрый день!

Все трое ответили кивками головы, а один из них, курчавый, с озорным вздёрнутым носом, повернул к Кригеру своё смешливое, веснущатое лицо и, щёлкнув крышкой табакерки, сказал просто:

— Закуривай!

Кригер осторожно присел на корточки около лежащих и, оглядываясь, взял натруженными пальцами щепотку табаку. Кивнув благодарственно, он свернул цыгарку и, чтобы завязать разговор, спросил:

— Как же вас пустили сюда? Гетто закрыто для арийцев!

Небольшого роста крепыш в кепке, лежащий напротив курчавого, засмеялся и сказал:

— Каналовый щур [1]всюду пролезет. Ты его не пустишь в ворота, так он под землёй проскользнёт.

— Значит, вы из городской канализации! — догадался Кригер. И тут же вспомнил, что вчера Руперт докладывал Гжимеку о забитых мусором трубах канализации. Прочистить их сами живущие в гетто не могли. Гжимек распорядился вызвать специалистов из города. И единственным из жителей Львова — неевреев — «король» гетто выдал этим троим пропуска в свои владения.

Вскоре, разговорившись с гостями из города, Кригep узнал, что они предполагают поработать в гетто долго. Канализацию здесь не осматривали и не исправляли с того дня, как северные кварталы были обнесены деревянным забором.

Кудрявого весёлого человека, который дал Кригеру закурить, звали Леопольдом Буженяком, Крепыш в клетчатой кепке носил фамилию Колендра, но охотнее всего откликался на своё имя — Антек. А бригадиром над этой троицей был самый спокойный и замкнутый, украинец Ярослав Коваль.

Его-то и повёл Кригер в блок дома 40 по Полтвяной показывать, где перекрывается вода. Пока они проходили по балконам, Коваль обнаружил, что в одной из пустых квартир хлещет вода. Он прикрыл кран. Потом, пройдя по забрызганному полу в спальню, посмотрел на разорение и покачал головой.

— Давно увезли? — спросил он Кригера.

— В последнюю акцию.

— А ты чего ждёшь? — спросил Коваль, глядя Кригеру прямо в глаза. — Или откупиться думаешь?

— Чем откупишься? — сказал Кригер грустно. — Вот весь мой капитал. — И он показал Ковалю свои ладони в шершавых мозолях.

— Тогда — вырывай, — сказал Коваль, оглядываясь. — Да я бы на твоём месте… Леса вокруг большие…

Нотка сочувствия в голосе этого пожилого человека, первые сердечные слова, услышанные здесь за два года, расположили Кригера к пришельцу. И он просто открыл ему свою тайну:

— Жена и дети у меня спрятаны. С ними не так-то просто бежать.

— Да, — согласился Коваль, — это багаж.

И замолчал.

Вдвоём они отыскали и перекрыли ржавую баранку водопроводного крана и вышли на улицу. И тут Кригер упросил канализаторов принять его в их бригаду.

— Пока вы здесь, я буду помогать вам. Мне денег за это не надо. Я даром. Важно, чтобы вы Гжимеку сказали про меня. Тогда меня в город усылать не будут. Всё ближе к детям и жене. В случае акции — помогу им! — умоляющим голосом просил Кригер.

К Гжимеку ходить не пришлось. Всё было устроено через Руперта, и с этого полдня Кригер на правах специалиста и хорошего знатока канализации начал работать в бригаде Ярослава Коваля.