Владимир Мелентьев - Фельдмаршалы Победы. Кутузов и Барклай де Толли Страница 15

Отсутствие единого руководства войсками, несуразные решения, противоречащие друг другу, отдачу распоряжений через голову командующих особенно тяжело переживал Петр Иванович Багратион. Стремительный и неустрашимый, прямолинейный и темпераментный, он не мог спокойно взирать на происходящее. Не зная истинных мотивов принятия тех или иных распоряжений, горечь свою он изливал на Барклая.

В отношениях этих двух талантливых военачальников, ранее уважительно относившихся друг к другу, появились первые трещины.

Поскольку связь городов и провинций с действующей армией была довольно активной, то перипетии вооруженной борьбы вскоре становились достоянием общества. Все сходились на том, что театр войны царю следует покинуть, развязав тем самым руки военному министру. Полководческим дарованиям самодержца верили мало. Даже родная сестра царя великая княгиня Екатерина Павловна писала позднее своему брату: «А Вы, я полагаю, являетесь в военном отношении еще большим неудачником, чем в гражданском».

Более того, близкие и преданные императору люди, такие как А. Аракчеев, А. Шишков, А. Балашов, вынуждены были обратиться к нему с великоподанным письмом-просьбой об оставлении им действующей армии. Вот лишь выдержка из этого прошения: «Всемилостивый государь, сие мнение наше основано на верности и любви к священной особе твоей. Обрати, надежда России! Обрати внимание свое на него! Молим тебя со слезами! Мы уверены, что сей глас наш и моление перед твоим престолом есть глас всего отечества, всех верных твоих подданных, и готовы в том подписаться кровью».

Естественно, встал вопрос, как передать царю сие прошение. Выбор, как ни странно, пал на Аракчеева (о котором говорили, что он съедал неугодные царю прошения, дабы не докладывать их!).

Вот как описал этот эпизод инспектор внутренней охраны императора граф Евграф Комаровский (шутливо прозванный в свете «полтора графа»): «Шишков и Балашов, с которыми я жил вместе, сказывали мне, что они насилу смогли убедить графа Аракчеева, чтобы он упросил государя оставить армию <…>, что это единственное средство спасения отечества, на что Аракчеев воскликнул: „Что мне до отечества! Скажите мне, не в опасности ли государь, находясь при армии?“ — „Конечно, — ответили они, — ибо если Наполеон разобьет ее, что будет тогда с государем? А если он победит Барклая, то беда невелика“. Это заставило Аракчеева идти к государю и упросить его величество на отъезд из армии».

Словом, Александру I (по осознании обстановки) с мечтой о славе на поле брани пришлось на время расстаться. Действительно, оставаясь при действующей армии, всю ответственность за поражения должен был брать на себя монарх, а это претило царскому честолюбию. Престиж императорской особы необходимо было блюсти. В столь трудный момент от войны лучше держаться подальше, обвиняя в неудачах других, что и предпочел самодержец.

19 июля 1812 года по прибытии в Полоцк государь покинул действующую армию. Перед тем как сесть в карету, обращаясь к Барклаю, напыщенно произнес: «Поручаю вам мою армию. Не забывайте, что у меня нет другой, и пусть эта мысль никогда вас не оставляет».

Однако с мечтой о лаврах полководца расставаться полностью монарх все же не хотел. Даже свою военно-походную канцелярию оставил при Барклае, надеясь на свое скорое возвращение. Словом, должность главнокомандующего Большой действующей армии по-прежнему оставалась вакантной.

В каком же положении оказался Барклай после того как царь оставил действующую армию? Конечно, как военный министр он мог отдавать распоряжения от имени императора. Однако далеко не во всех случаях! К тому же воинское звание его было равным с командующими 2-й и 3-й армий. При том и Багратион, и Тормасов находились в этих званиях значительно дольше по времени, что по военной субординации тех времен определяло их старшинство по отношению к Барклаю, усугубляя еще более двусмысленность его положения.

Как бы там ни было, а вскоре царская кавалькада снова появилась в столице. Некогда чопорно-сановный Петербург встретил императора настороженно-выжидающе. По улицам города спешно шли колонны войск с северо-западной границы, дабы встать на пути идущих к столице корпусов Макдональда и Удино. По Невскому не очень уверенно маршировало петербургское ополчение. Продолжалось повальное пожертвование на военные нужды. В театрах шли пьесы, прославляющие воинскую доблесть русского народа. Чувствовалась общая обеспокоенность. Еще бы! Из Петербурга вывозились национальные сокровища. Готовилась к отъезду в Казань царская семья. Уезжали в свои заволжские имения семьи многих знатных особ. «Столичные тузы не знали, что делать, куда деваться. Всяк помышлял о своем отсюда удалении». Вместе с тем все были довольны, что Александр I оставил армию, однако находились и те, кто язвил: «А как понимать заверение царя в том, что он вместе с воинами на поле брани?» Одним словом, теперь Петербург жил успехами и неудачами русской армии, руководимой ныне Барклаем.

В те дни совершенно неожиданно для себя прежде малозаметная жена военного министра Елена Ивановна стала одной из популярных дам столицы. Многие напрашивались в гости в дом Барклая, дабы узнать положение дел на войне да посудачить. Выходили, однако, обескураженные не только скромностью приема, но и тем, что ничего путного узнать не могли. Служебные дела с женой Михаил Богданович предпочитал не обсуждать.

Для супруги полководца подобные визиты были малоприятны. Если в начале войны имелись какие-то надежды к лучшему, то в ходе ее они становились все более призрачными. К тому же если при нахождении царя на театре войны можно было хоть как-то оправдывать мужа, то с отъездом монарха вся ответственность легла на плечи Михаила Богдановича. До Елены Ивановны стали доходить весьма нелестные слухи о ее супруге. Будучи человеком умным, она, конечно, понимала, что у победы всегда много творцов. Другое дело поражение. Здесь всегда ищут одного виновника.

Именно в таком положении в начале войны оказался военный министр, генерал от инфантерии Михаил Богданович Барклай де Толли.

Надо сказать, что обстановка к тому времени в действующей армии создалась архисложная. Продолжая отход, 1-я Западная армия оказалась под Витебском, где было решено сделать остановку для передышки, приведения в порядок тылов, пополнения запасов, частичной перегруппировки, общего упорядочения после столь стремительного марша.

Одновременно предполагалось нанесение контрудара на оршинском направлении, чтобы создать условия для соединения с армией Багратиона. Здесь же у Островно разгорелся жаркий бой, в ходе которого русские полки стояли насмерть. Участник боя генерал Павел Коновницын писал в Петербург жене: «От 8 часов утра до 5 часов пополудни я дрался с четырьмя полками и двумя батальонами сводных гренадер… Я целый день держал самого Наполеона, который желал обедать в Витебске. Но не попал… Наши дерутся, как львы, но мы не соединены. Багратион, Платов и Витгенштейн от нас отрезаны».