Борис Ефимов - Десять десятилетий Страница 16

Мне очень нравилась работа в Редиздате, но вскоре произошло то, что определило мою профессию на всю остальную жизнь. Брат Миша работал в это время фельетонистом и корреспондентом газеты «Красная Армия», органа Поарма 12, то есть Политуправления 12-й армии, воевавшей на Украине. Однажды он мне сказал:

— Послушай, ты ведь умеешь рисовать. Сделал бы карикатуру для нашей газеты. Как раз вчера был в редакции разговор, что в газете нужна карикатура.

— Карикатуру? Н-не знаю… — нерешительно сказал я. — У нас теперь в секретариате столько работы. Два секретаря в командировках, я фактически остался один.

— Секретари… Секретари… — сердито отозвался Миша. — Все это канцелярщина и бумагомарание. А тут — газета. Живое дело! Твой рисунок увидят тысячи людей. Разве можно сравнивать?

Я, как всегда, послушался брата. Нарисовал карикатуру на генерала Деникина, прижатого красноармейскими штыками и жалобно взывающего к Антанте о помощи. Сочинил даже бойкие стишки:

Врагам республики на гореРазбиты белые полки.Деникина загнали к морюКрасноармейские штыки.Хотя он ноги и уносит,Но дело битое — шалишь!Напрасно новых танков просит —Антанта кажет ему шиш!

Между прочим, неважным оказался я пророком: «разбитые белые полки» Деникина месяца через два вошли в Киев. И все же ярким, кипучим, насыщенным событиями общественными и личными осталось в памяти лето девятнадцатого в Киеве.

Многочисленных зрителей привлекали спектакли Соловцовского театра, где с успехом выступала Вера Юренева в таких ролях, как, скажем, Лауренсия в пьесе испанского драматурга Лопе де Вега «Фуэнте Овехуна». Лауренсия — девушка-крестьянка, поднимающая народ против угнетателей. Замечательно играла Юренева и в пьесе Ибсена «Привидения», и в пьесе Пшибышевского «Снег». Сближение Юреневой с моим братом, надо сказать, пришлось не по вкусу нашим родителям: Вера Леонидовна была лет на пятнадцать старше Миши. Но это нисколько не повлияло на их отношения.

…Между тем над Киевом сгущаются тяжелые тучи. С юго-востока надвигается «прижатый к морю» Деникин, с запада угрожает старый знакомец Петлюра, отдохнувший под крылышком польских панов. Вокруг столицы кишат свирепые банды, предводительствуемые «батьками», носящими лихие клички: Тютюник, Струк, Шакира, Ангел, Закусило… Они прячутся в приднепровских камышах, врываются на станции и в местечки, останавливают поезда, предают мучительной смерти коммунистов, офицеров и мирных жителей, заподозренных в сочувствии советской власти. Весь Киев потрясен трипольской трагедией — зверской расправой банды Зеленого с группой комсомольской молодежи в селе Триполье. Одна из самых крупных банд, батьки Григорьева, представляет собой реальную угрозу для самого Киева. И в эти дни в Киеве появляется собственной персоной Лев Троцкий. Весь город взбудоражен приездом этого легендарного человека. Теперь он был председателем Реввоенсовета, народным комиссаром по военным делам Советской России. Многотысячная толпа собирается на площади у Киевского оперного театра, где идет встреча местных властей с высоким гостем. Я тоже в этой толпе. Мы дружно скандируем:

— Просим товарища Троцкого! Товарища Троцкого!

Время от времени нестройным хором запеваем «Интернационал». Так проходит часа два. Наконец на выходящей на площадь большой лоджии театра появляются какие-то военные люди, потом наркомвоен Украины Подвойский. Он поднимает руку, призывая к порядку, и кричит:

— Товарищи! Прошу соблюдать тишину! У товарища Троцкого болит горло, ему трудно говорить.

Площадь притихла. У барьера лоджии появился Троцкий. Приложив руку к козырьку фуражки с красной звездой, переждав приветственные крики и аплодисменты, он заговорил металлическим голосом опытного митингового оратора, отчетливо слышным по всей огромной площади. И, между прочим, стало непонятно, о какой болезни горла шла речь.

— Товарищи! Я приехал к вам, чтобы помочь ликвидировать мятеж жалкого, ничтожного атамана Григорьева, агента агентов, лакея лакеев, наемника наемников западной буржуазии…

С огромным любопытством я смотрел на этого необыкновенного человека и, конечно, не мог себе вообразить, что мне предстоит личное знакомство с ним и даже дружеское его ко мне расположение. Но именно так и произошло.

Мне было очень интересно посещать всевозможные кипящие страстями и громовыми речами митинги, такие частые в то время в Киеве. И вот на одном из них у меня произошла довольно забавная встреча с весьма характерной и любопытной личностью.

Рассказывать о знаменитых женщинах нашего века нельзя, не назвав Александру Коллонтай. В ней все было эффектно и незаурядно, начиная от звонкой фамилии. Я помню даже такой анекдот: с кем-то знакомясь, Александра Михайловна энергичным жестом протянула руку и отчеканила:

— Коллонтай!

— А как это делается? — последовал растерянный вопрос.

— Пора бы знать! — с уничтожающим презрением заметила Александра Михайловна. — Не маленький…

Происходя из обеспеченной генеральской семьи, Александра Михайловна тем не менее влилась в революционное движение, направляемая своим бунтарским, авантюрным нравом, подверглась полицейским преследованиям и вскоре эмигрировала за границу. Примыкала и к меньшевикам и к большевикам, но в основном больше руководствовалась личными настроениями и симпатиями. Интересная, привлекательная женщина, она была неизменно окружена мужским вниманием, которого отнюдь не отвергала. Рассказывали, что однажды, когда расходились после очередного собрания, кто-то из партийных товарищей спросил ее:

— А куда вас проводить, Александра Михайловна?

Коллонтай, игриво на него взглянув, просто ответила:

— Как куда? К себе.

Вернувшись после революции в Петроград в одно время с Лениным, Коллонтай стала активным участником подготовки большевиками захвата власти, энергично выступала на митингах и собраниях с зажигательными агитационными речами, призывавшими к свержению Временного правительства. Подвергалась аресту наряду с Троцким, Луначарским и другими большевистскими лидерами. После Октябрьского переворота она входит в советское правительство в качестве народного комиссара общественного призрения, иными словами, социального обеспечения. А вскоре сенсационные взгляды на проблемы семьи, брака, отношения между мужчиной и женщиной произвели поистине ошеломляющее впечатление, породив немало пересудов и даже сатирических частушек, вроде такой:

…Постановила Шура Коллонтай:Пусть рожают также и мужчины.Хочешь, не хочешь — лопни, а рожай!Или уважительные предъяви причины!

Даже Ленин был несколько ошарашен столь радикальной реформой отношения полов, когда удовлетворить половые стремления и любовную потребность так же просто и незначительно, как выпить стакан воды… Молодежь от этой теории «стакана воды» взбесилась, считал Ленин.