Сергей Волков - Сопротивление большевизму 1917 — 1918 гг. Страница 16

Прапорщик Одинцов–младший, оставаясь на том же расстоянии от здания телефонной станции, построил свой 2–й взвод 2–й роты поперек Морской, во всю ее ширину фронтом к Мариинской площади. Я же, перейдя с тремя отделениями 1–го взвода фасад телефонной станции, принял то же построение, но фронтом в обратную сторону, в сторону Невского проспекта.

Из безвинтовочных юнкеров я создал команду связи. Между тем военный комиссар с юнкерами 1–го отделения 1–го взвода подошел к воротам станции, но они оказались уже запертыми. И я, стоя на тротуаре, впереди правого фланга своего взвода, старался предвосхитить у военного комиссара выход из создавшегося положения, которое, наконец, меня убедило, что на телефонной станции действительно находятся приверженцы Ленина и К°. «Вот у кого надо, оказывается, учиться энергии. И откуда только у них такое руководство? Интересно, как бы вы объяснили это теперь? — мысленно обращался я к всплывшей в памяти картине ночного совещания 19–го в «Колхиде». — Начало не дурное, — просмаковал я решительность действий господ подпольщиков. — Теперь дело за нами. Однако что же предполагает предпринять военный комиссар», — в нетерпении вглядываясь в окна и ворота станции, топтался я на месте.

Та–та–та–та — вдруг резко разрезался воздух визгливо стучащим свистом, родившим представление о железных, зелено–темных и красно–бурых крышах домов, которые с силою полили металлическим градом, отчего переливающиеся дробью отзвуки становились коротко–сухими. Та–та–та–та — поплыла вдоль Морской новая волна дробящих отзвуков, отвеивая от себя какой‑то захватывающий дыхание мысли холодок.

Что такое? — пришел я в себя от мгновенной внезапности ударивших по нервам звуков. — Пулеметный огонь! Откуда? По нас? И я быстро обернулся, ища пешего или конного врага в том конце Морской, который выходил на Мариинскую площадь. «Там бой», — мелькнула мысль, но под ощущением уловленных слухом новых, более близких, знакомых звуков, — представившаяся было в воображении картинка расстрела Мариинского дворца уплыла вдаль, а на месте ее родилась большая тревога, колко жавшая сердце. «Это стреляют по юнкерам. Стоять так нельзя. Слишком большая цель…» — работала мысль.

— К стенкам домов! Далеко не распространяться! — крикнул я приказание юнкерам.

Тревожное недоумение, сковавшее было юнкеров, мгновенно прошло, и они, повинуясь словам команды, вмиг рассылались по тротуару, становясь спинами к стенкам домов.

— Зарядить винтовки! — вслед отдал я приказ, в то же время соображая, куда лучше стать самому, чтобы не выпустить из рук командование полуротой.

«Никто не упал — значит, стрельба демонстративная и в воздух. Но где же военный комиссар и его юнкера?» — окидывая взглядом улицу, точно по мановению волшебного жезла ставшую жутко пустою, спрашивал я себя. Но в первые секунды осмотра сторон улицы я его фигуры не находил. «Что такое? Неужели я так растерялся, что не вижу военного комиссара», — мелькало в голове. Но, замечая в то же время, как нервно прижимались некоторые из юнкеров к каменным стенам домов и стальным жалюзи, спустившимся на окна витрин, что придало этому участку Морской впечатление глубокой, холодной могилы, — во мне проснулось чувство дикой обиды и злобы.

«Воспользоваться горячностью порыва молодых сердец и без сожаления принять их безрассудочное самопожертвование. Ужасно! Ведь некоторые не умеют заряжать винтовки, — содрогалась мысль при виде, как один юнкер тщетно старался утопить патроны в магазинную коробку винтовки. — Как куропаток перестреляют нас из окон и с крыш, если только окажется это им выгодным и если есть достаточно для этого средств. Проклятие! Какое жалкое, унизительное положение! Хотя бы открыли настоящий огонь и убили бы меня», — со злобой вглядываясь в чердачные окна, смалодушничал я.

— Ах, вот и комиссар! — И я пошел навстречу к нему, идущему ко мне. — Я все не могу определить, откуда и где стрельба. Боюсь, что на Мариинской площади бой идет. Не отправиться ли туда? Здесь сейчас ничего так не сделаешь! — обратился я к нему.

— Ничего, это пустяки. Вы приведите в больший порядок юнкеров и продолжайте осаду станции. Огня не открывайте, пока они сами не станут стрелять по вас. А я отведу ту часть юнкеров к углу Невского, чтобы не допустить сюда могущих явиться на выручку караулы красногвардейцев. Я убежден, что на станции сейчас переполох, так как не могут они знать, кто открыл стрельбу и кто берет верх, а видя, что здесь находятся юнкера, они даже скорее решат, что их дело проиграло и они сдадутся, — говорил мне военный комиссар.

— Слушаюсь! — отвечал я с радостью, черпая в словах военного комиссара уверенность, что эта стрельба идет со стороны верных долгу частей, выполняющих, очевидно, порученную им задачу.

«Наверное, гвардейский экипаж или семеновцы очищают Мариинскую площадь от демонстрирующих толп, — заработало мое воображение. — Надо будет и в сторону площади принять меры предохранения. И если сюда бросятся бегущие толпы, то заарестовать. А чтобы было удобнее и планомерно это выполнить, займу углы Гороховой», — принял я решения и пошел передавать соответствующие распоряжения начальникам отделений.

Через несколько минут стрельба затихла. А еще спустя немного времени на улице появились любопытствующие и случайные прохожие. Юнкера с винтовками наготове бодро обменивались замечаниями, внимательно глядя со своих мест на углах улиц Морской и Гороховой вдоль них и следя за воротами и окнами станции. Я же с гордостью расхаживал по цементной мостовой. «Больше непринужденности в виде! — говорил я себе. — На тебя смотрят не только юнкера, но и землячки караула. И чем ты спокойнее и довольнее, там страшнее им», — продолжал я кокетничать с собою.

«Но, черт возьми, какая гладкая мостовая. Вот бы наши кирки–мотыги, и устроить бы здесь окопчики для пулеметов. Ах да, пулеметов. Надо послать донесение к начальнику школы, что мы перешли к боевой задаче, и попросить прислать пулеметы и пироксилиновых шашек для взрыва ворот телефонной станции». И я, вызвав юнкера связи, передал ему написанное донесение для доставки в Зимний дворец.

Эта моя мера вызвала еще большее оживление у юнкеров, и я с наслаждением наблюдал за все растущим усвоением создавшегося положения. «Молодцы друзья», — созерцая выражения лиц, мысленно подбадривал я их, по временам произнося те или иные замечания.

Расхаживая таким образом по улице, я одновременно не упускал из внимания закрытых ворот станции. «Что‑то там творится. Пожалуй, военный комиссар прав, и там теперь каются в своем промахе и обсуждают, как исправить свой поступок. Не хотел бы я быть на вашем месте, — всматриваясь в окна, соображал я. — Ага, отворяется дверца в воротах — уж не делегация ли?» — мелькнуло радостное предположение, и я сделал несколько шагов вперед к воротам, приглашая юнкеров к усилению внимания.