Амазасп Бабаджанян - Танковые рейды Страница 16

Эти воспоминания еще больше растравляют меня… Ранен в бою за Советскую власть. А эти женщины за шпиона приняли… С обидой я и засыпаю.

Наутро с усмешкой вспоминаю свои ночные «тягостные» размышления. Да и некогда. Надо исполнять свои обязанности.

Глава вторая

Война!

19-я армия И. С. Конева была мощной боевой силой — три корпуса и стрелковая дивизия. Она получила приказ перебазироваться в район Витебска. Однако начало погрузки в железнодорожные эшелоны почему-то задерживалось, мы томились в вынужденном ожидании, а события на фронтах развивались бурно, и, увы, не в нашу пользу.

Глубокими клиньями танковые группировки врага рвали нашу оборону, устремлялись на восток. Его авиация держала под своим контролем все наши коммуникации, нещадно бомбила их вплоть до Киева и Брянска.

28 июня гитлеровские войска овладели Минском, Бобруйском, 3–4 июля противник вышел на своем правом фланге в районе Рогачева к Днепру, на левом занял Борисов. Фронт неумолимо перемещался на восток. Аэродромы противника подтянулись совсем близко, налеты его авиации становились все интенсивнее и наглее. Под вражескими бомбардировками затруднялась не только погрузка войск армии, но и передвижение эшелонов, они растянулись на колоссальное расстояние, более чем на пятьсот километров: когда первые достигли района Смоленска, другие только начинали грузиться.

В условиях непрерывных авиационных ударов противника для ввода армии в действие после начала погрузки требовалось не менее двенадцати-пятнадцати суток. А их в запасе не было.

Бронированные армады врага развивали наступление на Могилев, Оршу, Витебск. 19-й армии была поставлена задача: занять оборону по рекам Западная Двина, Вонь.

Подходили эшелоны, войска совершали марш и с ходу вступали в бой с танковыми группировками. Бои были тяжелыми и кровопролитными. К вечеру 9 июля из четырехсот эшелонов прибыло к месту назначения всего сто три, остальные медленно пробивались к Смоленску. К этому времени в 19-й армии не было ни одной полнокровной дивизии, в соединениях оставалось всего по три-четыре стрелковых батальона. Не было артиллерии — она еще находилась в пути.

Несмотря на крайне тяжелую обстановку, личный состав 19-й армии, как и все советские воины на всем протяжении советско-германского фронта, героически дрался с численно превосходящим противником. Ф. Гальдер записывает в своем дневнике: «Сведения с фронта подтверждают, что русские всюду сражаются до последнего человека»[6].

Танковый десант Гудериана — за Днепром. Гудериан хвастливо пишет в своих «Воспоминаниях солдата» («Erinnerungen eines Soldaten», Гейдельберг, 1951), широко пропагандируемых на Западе: «11 июля ранним солнечным утром, в 6 час 40 мин, в сопровождении моих гостей я выехал со своего командного пункта, располагавшегося в Толочине, который еще в 1812 году служил штаб-квартирой Наполеона I, и направился к Копысь, чтобы присутствовать при форсировании реки 47-м танковым корпусом».

Он свято верил в непобедимость своих бронированных армад, потому и пригласил поглядеть на форсирование Днепра, как на торжественную церемонию, своих гостей — личного адъютанта Гитлера фон Белова и представителя Муссолини генерала Марасса. Он был полон приятных исторических ассоциаций — до зимы еще было далеко… Мы пока еще отступали.

12 июля я ехал по дороге Витебск — Смоленск, из кузова грузовой автомашины наблюдая за «воздухом». На перекрестке Минской и Витебской дорог навстречу на большой скорости выскочил мотоцикл с коляской.

Немцы! Дал по мотоциклу очередь из автомата. Мотоциклист пытался увернуться и свалил машину набок. С шофером мы обезоружили немцев, усадили их в кузов и доставили на КП 19-й армии.

И. С. Конев лично допрашивал этих первых немецких пленных, взятых 19-й армией.

— Какой дивизии? — обратился он к высокому белобрысому пулеметчику. Тот не спешил с ответом, стоял, широко расставив ноги, презрительно сузив веки с рыжеватыми ресницами. — Повторите ему вопрос, — приказал И. С. Конев переводчику.

— 17-й танковой, — наконец выдавил белобрысый.

— Где части дивизии?

— Не знаю.

— Врет! — бросил Конев.

Перевели. Белобрысый хмыкнул:

— Не вру. Могу сказать, где были вчера, а где сегодня… — Он замялся, подыскивая подходящее слово. — Вы так быстро… отступаете…

— …«драпаем», так он хотел выразиться, — поправил Иван Степанович переводчика. — Ладно.

Немцу показалось, что превосходство их признано, он осмелел и, полный высокомерного презрения к «аборигенам», с вызовом процедил:

— Могу сказать, где дивизия будет завтра — в Смоленске.

— Увести! — резко бросил И. С. Конев.

Я пожалел, что привел этих пленных к командующему. Сердце сжималось от обиды и от сознания, что наглость противника порождается его успехами и нашими неудачами.

Увы, инициатива была в руках врага. Он диктовал свою волю, он не давал нам ни малейшей возможности подтянуть крупные силы Vi организовать оборону. Авиация противника поражала наши войска на глубину четыреста-пятьсот километров. Господство в воздухе в первые дни войны безраздельно принадлежало врагу, наши войска несли от авиации противника большие потери. В результате ее непрерывных атак по железным и шоссейным дорогам срывалось сосредоточение наших войск и подвоз необходимых боеприпасов. У нас не хватало техники и вооружения. Но нам было не занимать храбрости, отваги и убежденности в правоте нашего дела.

После войны я не раз слышал от старых солдат: «Кто не познал войну в сорок первом — начале сорок второго, тот не знает, что такое настоящая война». Пожалуй, они правы. Автору этих строк доводилось видеть, с какой беззаветной отвагой дрались советские воины не только на передовой, но и в условиях, казалось бы, отчаянных — в окружении.

А враг наглел. Успехи в первые дни войны вскружили ему голову. Потому так вызывающе дерзко вели себя на допросе у командующего два гудериановских танкиста.

Вспомнилась книга Г. Гудериана, с которой мы успели познакомиться перед войной, — «Внимание, танки!». Что же это, невольно думалось в те дни, — подтверждение правоты Гудериана, воскликнувшего еще в 1940 году у Арденн по поводу стремительного продвижения германских бронетанковых сил: «Ничто не может остановить эту мощную ударную силу!»?

Так неужели он прав? Может быть, мы недооценили немецкую военную доктрину «молниеносной войны», по которой успех в войне решают прежде всего танки и авиация? А люди — отнюдь не главные детали военной машины. Может быть, в самом деле мы вовремя не вняли возгласу «Внимание, танки!», не повторили его с должной степенью восторга, и война преподносит сейчас нам этот свой урок?..