Григорий Щедрин - На борту С-56 Страница 16

— Товарищ командир! Разрешите объявить аврал на швартовку?

— Рано, старпом. Объявите после прохода "Партизана".

— Есть!

В это время пароход пришел на канат, но якорь-цепь его оказалась обтянутой не по носу, как я предполагал, а слева-перпендикулярно нашему курсу. Придется обойти.

— Лево руль!

Молодой краснофлотец спутал команду и положил руль вправо. Правда, он тут же заметил свою ошибку и пытался исправить ее, но было уже поздно. Остановка дизеля и дача обоими электромоторами самого полного хода назад тоже не помогли. Лодка задела якорь-цепь транспорта носовыми горизонтальными рулями с правого борта. Из строя они не вышли, но ограждение оказалось помятым, и в балластной цистерне номер один, через которую проходит баллер, образовалась небольшая течь.

Ошвартовавшись к плавбазе, я, вместо обычного "На лодке все в порядке", вынужден был доложить о трех происшествиях: утере шлюпбалки, поломке ограждения носовых рулей и трещине в балластной цистерне. Нашему благополучному возвращению все рады, но похвалить, конечно, никто не может…

Старики говорят, что беда одна никогда не приходит. На этот раз последующие события подтвердили это. Ночью разыгрался жестокий шторм, и все лодки по тревоге должны были отойти от "Чукчи". Волны бились о борта, креня корабли и обрывая швартовные концы.

Поскользнувшись на обледеневшей палубе, упал за борт Игнатьев. С большим трудом его удалось спасти. А ночью у нас оборвалась якорь-цепь вместе с "якорем. И случилось это при совершенно разряженной аккумуляторной батарее…

За все "художества" командир дивизиона арестовал меня на трое суток при каюте. Это было первое полученное мною за всю военную и гражданскую службу дисциплинарное взыскание. Обидно было очень, но обижаться, кроме как на себя, не на кого.

Пришлось серьезно задуматься о причинах всех этих происшествий. Поразмыслив, пришел к выводу, что это не случайность, а плод моей самоуспокоенности: дескать, нового в командирской практике ничего не встретится, лодки в принципе похожи одна на другую, экипаж хороший, с задачами справляется, — плавай да овладевай кораблем, остальное само собой приложится… Вот это и привело меня, считавшего себя опытным командиром, к снижению требовательности к себе и к подчиненным. Я стал мало вникать в детали и часто пускал дело на самотек.

Да и чем еще другим можно объяснить, что шлюпбалка осталась на ночь не убранной, если, заступая в дозор, верхнюю палубу полагается готовить к погружению и все выступающие предметы убирать? И почему без моего ведома и разрешения была закрыта гидроакустическая вахта, когда лодка легла на грунт? Кто дал мне право самовольничать и несвоевременно вызывать команду на аврал для швартовки? Ведь именно из-за этого в критический момент на руле оказался неопытный ученик. Почему во время стоянки у борта отопителя на палубе лодки своевременно не обкалывался лед, в результате чего Игнатьев упал за борт? Во всех случаях причина была одна — на корабле нарушается уставной порядок, и виноват в этом я, командир корабля. Конечно, можно было попытаться оправдать себя ссылками на недоработки старпома и других товарищей, но я понимал всю несостоятельность этого. Плох начальник, жалующийся на подчиненных. Старшего помощника нужно учить, как следует, и контролировать, а я этого по-настоящему не делал, да и сам не был примером, достойным подражания.

Случись все не одновременно, а с перерывами, разрозненно, может, и прошло бы это мимо моего внимания, а теперь на всю жизнь наука. Я понял и осознал, что должность командира корабля не только почетная, но и ответственная. Об ответственности командира за все происходящее на корабле нельзя забывать ни на минуту. Так и поступаю с тех пор. Вероятно, поэтому коммунисты не стали меня критиковать на партийном собрании…

Веселее греет солнышко, южные ветры приносят с собой тепло. Амурский и Уссурийский заливы и бухта Золотой Рог почти полностью очистились ото льда. Скоро настанет пора густых, плотных, непроницаемых дальневосточных туманов, а сейчас пахнет весной. Приходит конец зимовке. Собираемся уходить во Владивосток на свою береговую базу. Отдыхать не будем, сдадим все, что полагалось по зимнему плану, и снова домой, то есть в море — отрабатывать учебно-боевые задачи.

Расставаться с "Челитой-Мару", как по-новому любовно называют краснофлотцы наш отопитель, грустно. Мы привязались к своей "плавбазе", клубу в трюме, к дружной семье командиров. Привыкли тепло встречать друзей по возвращении их из похода: шумного и жизнерадостного Братишко; уравновешенного, всегда спокойного Кучеренко, веселого Сушкина.

Сколько раз в так называемом салоне собирались командиры и комиссары лодок! Нередко к нам присоединялся командир дивизиона. И о чем только здесь не говорили и не спорили! Обсуждали вопросы боевой подготовки и воинского воспитания. Вместе строили предположения, где будет нанесен врагу очередной удар Красной Армией. Слушали и рассказывали смешные анекдоты, а иногда просто судачили обо всем и ни о чем или забивали "морского козла". Но больше всего любили мы, когда Сушкин брал гитару и пел. Как он поет, и сколько песен знает!

Звенят гитарные аккорды, и негромкий, приятный голос рассказывает о белых, как чайка, стремительных кораблях, ведомых отважными капитанами в далекие страны, о трех эсминцах, погибших, но выполнивших приказ революции, об английском подшкипере Джиме, расстрелянном за правдивый рассказ о Стране Советов, о рифах и скалах страшного пролива Данигал, знойных тропиках и студеном Заполярье, бешеных ураганах и зеркальных штилях, синей, соленой и горькой волне, о мужественных людях, покоряющих и любящих море…

Постоянное общение сблизило всех нас за эту зимовку. Подружились мы с администрацией и командой "Чукчи". Они делали все возможное, чтобы скрасить тяжелые условия жизни подводников. Пар, горячая вода, баня-все было к нашим услугам на отопителе. Здесь мы отдыхали, смотрели кинофильмы. Моряки торгового флота проявляют о нас настоящую товарищескую заботу. И, может, поэтому так грустно расставаться с ними.

Во Владивостоке нас ждал сюрприз. Капитан 3-го ранга Азаров, к которому мы так привыкли за зиму, принял другой дивизион, а нами стал командовать прибывший с Балтики Герой Советского Союза Александр Владимирович Трипольский.

Новый комдив собрал нас, чтобы познакомиться со всеми — с командирами и комиссарами лодок. Мы с Братишко учились с ним в Ленинграде, и Трипольский встретил нас как старых сослуживцев.

Когда деловая часть нашей беседы закончилась, мы попросили Александра Владимировича, как очевидца, подробно рассказать нам о положении Ленинграда и действиях балтийских подводников.