Святослав Рыбас - Генерал Кутепов Страница 16

Он ударил во фланг наступающим немцам, они отхлынули назад, и батальон наконец полностью очистил лес, довершив прорыв фронта.

За этот бой Кутепова произвели в полковники и наградили Георгиевским оружием.

Он достиг своего зенита.

Брусиловский прорыв закончился, положение выровнялось, войска укреплялись, устраивались, ожидая, что на будущий год война наконец переломится.

В осеннюю пору в рукописном журнале преображенцев появился посвященный Кутепову рассказ. Он назывался "Военачальникова находчивость" и раскрывал добродушную привязанность молодых офицеров.

"Военачальник некий, отменной храбростью и находчивостью в делах против неприятеля неоднократно отличавшийся, таковые свои качества и в обстановке штильштанда (затишья. — Авт.) не преминул проявить.

На ассамблее находясь, девицу некую нрава приветливого, Феодорой Ивановной именуемую, на вальс пригласивши, оной девице столь великое кружение головы учинил, что не в силах будучи на ногах сдержаться, девица сия вовсе к нему припала и отдыха для к креслу подвести себя попросила.

Таковой слабостью, однако, не смущенный военачальник строго приказал: выше голову, тверже ногу, — каковыми словами девицу подбодривши, конфуза и нареканий счастливо избежал".

Вот и весь рассказ. Как будто гусарский полк стоит где-нибудь в провинциальной простоте — и шутят, и веселятся, и верят в свою звезду.

А идет осень шестнадцатого года. Скоро — конец!

Следует, конечно, пояснить, что вопреки расхожему и укрепившемуся после 1917 года мнению, будто Россия проиграла войну, по результатам кампании 1916 года она как никогда была близка к победе: войска снабжались хорошо, военные заводы производили пушек в десять раз больше, чем к началу войны, снарядов в сорок и т. д.; армия одержала огромную победу в Брусиловском наступлении; на Кавказе она глубоко проникла на турецкую территорию, на Анатолийское плоскогорье; финансы находились в удовлетворительном состоянии.

Но Россия была больна усталостью от войны.

Вот и все. Имперский занавес опускается. Тени Петра Великого, Екатерины Великой, Потемкина, Суворова, Державина, Пушкина скорбно стоят в глубине российской сцены.

Вперед выходят другие фигуры: Гучков, Милюков, Керенский. Наконец-то они несут "общественности" подлинную свободу, наконец-то они сбрасывают опостылевшее, враждебное самодержавие и поворачиваются к безмолвствующему народу.

Может быть, их замыслы возвышены. Но что народу до них?

Они обратились к народу с призывом равенства и братства. Народ попрежнему молчал.

И вдруг отозвался совершенно диким, звериным рыком:

Эх! Эх! Эх!Эх, жил бы, да был бы,Пил бы, да ел бы,Не работал никогда!Жрал бы, играл бы,Был бы весел завсегда!

Но эта солдатская частушка, которую с омерзением приводят Бунин и генерал Краснов, всего-навсего усмешка, слова. На деле было еще страшнее. Никогда еще не видела Россия столько злобы и преступлений, как в год торжества свободы и демократии.

Господа Гучковы и Милюковы были сбиты с ног вдруг вздыбившейся русской почвой.

Петровская петербургская сказка рассыпалась в прах. Нужен был титан, способный, подобно Столыпину, совершить чудо. Его не оказалось.

Зато выскочил некто безжалостный, понявший "исконную дремотную вражду" (Вейдле) русского народа не столько к кулаку и толстосуму, сколько к культурному барину, читающему книжки и живущему чуждой народу жизнью.

Отречение Николая II. Кутепов — последний защитник Петрова града

К началу 1917 года в казармах столицы скопилась огромная солдатская масса. В основном это были новобранцы, люди восемнадцати-девятнадцатилетнего возраста. Они числились в запасных батальонах гвардейских полков, но не имели с гвардией ничего общего, кроме названия и двух-трех офицеров. В казармах была невообразимая теснота, нары стояли в три яруса, ученья приходилось вести на улицах.

Чем ближе была весна, тем тяжелее и страшнее делалось в казармах. Они пронизывались слухами об ужасах фронта, о продажности правительства, о благородстве оппозиции, которой мешают темные силы. Воюющее российское государство вдруг стало чужим для многих в русской элите.

На фоне этой огромной, пока дремлющей враждебной массы, силы в 10 тысяч человек казались ничтожно малыми. Этих полицейских, казаков и солдат учебных команд было мало даже для поддержания обычного равновесия в городе с населением в два с половиной миллиона человек. В середине января министр внутренних дел А. Д. Протопопов доложил о возможной опасности Николаю II, тот поручил направить в петроградский гарнизон отводимые с фронта на отдых гвардейские части. В первую очередь намечалось ввести 1-ю гвардейскую кавалерийскую дивизию и гвардейский флотский экипаж. Однако не получилось. Командующий столичным военным округом генерал Хабалов не смог (или не захотел) найти для верных частей места; казармы действительно были переполнены. На Хабалова никто не надавил. В час катастрофы гвардии в Петрограде не было.

Николай II был крайне недоволен неисполнением его указания, но спустил. Если бы оно было исполнено, Февральский поворот был пройден бы без потрясений.

Двадцать второго февраля царь покинул столицу и направился в Ставку.

Двадцать шестого февраля туда неожиданно прибыл из Крыма недолечившийся начальник штаба генерал М. В. Алексеев. Невозможно утверждать, почему он так спешил. Следует лишь подчеркнуть, что его роль в отречении Николая II велика.

На следующий день после отбытия государя в городе начались серьезные демонстрации.

С середины месяца сильные снежные заносы замедлили подвоз продовольствия в столицу. По городу поползли слухи, что скоро не будет хлеба, стали делать запасы, сушить сухари. Во многих булочных и пекарнях не стало хватать хлеба, потянулись хлебные очереди. По улицам забродили женщины из этих очередей. На них никто не обращал внимания.

"Голод? Никакого голода в столице не было. Купить можно было решительно все без карточек, а по карточкам — сахар. Благополучно было с маслом, рыбой соленой и свежей, битой птицей…вышла какая-то задержка с выдачей муки пекарям". Это — Солженицын, "Красное колесо. Март Семнадцатого".

Двадцать четвертого февраля газеты успокоили население, что хлеб есть, что запасы муки достаточны, а военное ведомство даже выделило из своих запасов для нужд горожан. И что же?

Нет, здесь дело было не в хлебе.

Двадцать четвертого февраля на заседании Государственной Думы депутат Чхеидзе бросает с трибуны: