Ярослав Голованов - Марсианин (опыт биографии) Страница 16

А в общем это хорошо. Что же зазорного в младые годы брать себе в пример достойного человека? Безусловно благотворное влияние оказал на Цандера и его декан Чарльз Иванович Кларк — инженер старого закала, умница, теплотехник и судостроитель с мировым именем, которому флот российский многим обязан. По характеру и темпераменту это был человек, можно сказать, полярный Болю — энергичный, собранный, общительный. Много читал, выписывал зарубежные журналы, был в курсе всех научных и технических новаций. Учителем был он не только по знаниям, но и по поведению своему, и если бы существовал курс «Честь и достоинство инженера», то и тут был бы он профессором. Известен случай: один студент не успел подготовиться и, когда его вызвали, стал просить перенести экзамен на другой день. Кларк, словно бы не расслышав просьбу (обычно ее удовлетворяли), начал задавать вопросы и ни на один из них не получил удовлетворительного ответа. Наконец, забрав у студента зачетную книжку и тем самым прервав этот тягостный для обоих интеллектуальный поединок, что-то в ней черкнул и вернул. Уже в коридоре студент обнаружил в зачетке пятерку. Юноша, видно, был норовистый, и этакая снисходительная подачка его задела. Он пошел к Кларку объясняться, требовать, чтобы тот незаслуженную пятерку зачеркнул.

— Отметка пусть так остается, — ответил профессор, пряча в усах улыбку. — Экзаменовать вас я больше не буду, так как уверен, что совесть ваша заставит вас изучить этот предмет даже лучше, чем на пятерку…

Да, на учителей Фриделю везло. Курс химии читал Павел Иванович Вальден, ученик знаменитого Оствальда, академик Петербургской академии наук, а затем иностранный член Академии наук СССР. В те годы он занимался нефтью, создал свою теорию в области химии растворителей, был в зените научной славы. Профессором политехникума был и совсем еще молодой (он лишь на десять лет старше Цандера) Эргард Викторович Брицке — известный химик и металлург, будущий вице-президент Академии наук СССР. Курс строительной механики вел Всеволод Михайлович Келдыш, ставший позднее академиком архитектуры. Молодой Цандер делал свои первые заатмосфериые расчеты, когда в семье профессора Келдыша родился четвертый сын — Мстислав. Пройдут десятилетия, он станет президентом Академии наук и получит никем не присвоенное, нигде не записанное, а потому особенно почетное и надежное по сохранности своей (вычеркнуть нельзя: неоткуда!) звание: Теоретик Космонавтики. Студент в черной шинели теоретически мог, конечно, повстречать в рижском парке няню с детской коляской, но не повстречал. Цандер и Келдыш никогда не встретятся, и пути их пересекутся лишь в истории, уже за границами жизни этих людей.

Каким был Цандер студенческих лет? Студент как студент. Писал в аудиториях лекции, читал в библиотеке книги, чертил в «чертежке» чертежи. Подрабатывал — тогда большинство студентов подрабатывали кто чем. Цандер в основном репетиторством. Вестибюль главного корпуса называли «биржей» — там вывешивались различные объявления: «Требуется…» Требовались учителя к оболтусам, помощники к садовникам, подручные к механикам, лаборанты к профессорам. Там же, на «бирже», можно было купить скрупулезно, каллиграфически записанный курс лекций, поскольку далеко не по всем курсам существовали учебники. Там можно было подрядиться сделать чертежи ленивому, но богатому однокашнику.

В этом мире общих студенческих забот Фридель ничем особенным не выделялся, разве что равнодушием к соблазнам вечеринок и пирушек и постоянными мягкими отказами принимать участие в различных сборищах и игрищах.

— Мне, к сожалению, нужно домой, — говорил он обычно, виновато улыбаясь.

Если очень наседали и требовали объяснений, отвечал загадочно:

— У меня не закончены кое-какие расчеты и опыты, которые надо закончить…

Некоторые считали его чудаковатым. Глупые полагали, что прилежание и усердие его в учебе имеет конечной целью расположение начальства и вытекающие отсюда блага. А прозорливые, приглядываясь к нему, постепенно проникались мыслью, что за этой небольшой, почти незаметной непохожестью на других скрыта какая-то большая непохожесть, которую лишь в будущем станет видно. А большинство своих однокашников он, по правде говоря, особенно вообще не интересовал.

Кстати, как раз в истории науки можно отыскать немало примеров, когда люди высокоталантливые, даже гениальные не только никак не выказывали своих способностей в молодые годы, но даже слыли людьми, для науки заведомо неперспективными. Так было с Ньютоном, Жуковским, родителям Линнея намекали, что сынок их настолько туповат, что лучше обучать его не наукам, а ремеслу, Остроградскому нанимали репетитора по математике, а Эйнштейну учитель гимназиума в Мюнхене прямо сказал: «Из вас, Эйнштейн, ничего путного не выйдет».

Сказать о Цандере, что он ничем не выделялся среди своих одногодков, нельзя. Но талант его никому не бросался в глаза. Этот талант был замаскирован оболочкой внешней ординарности, и сам он не предпринимал никаких попыток как-либо о таланте своем заявить, как-то публично самовыразиться.

Вернувшись из института и наскоро перекусив, Фридель нырял в свою комнату. «В его комнате, — вспоминает сестра Маргарета, — высились горы книг, на письменном столе множество тетрадей и записок с рисунками и расчетами, на полках бутылки и реторты для химических опытов».

Изучение вопроса, чем же занимался Цандер в эти рижские студенческие годы, каковы основные темы его домашних исследований, приводят к мысли, что характер и масштабы их изменились. Мальчик ставил опыты и мастерил приборы. Юноша задумывается над явлениями.

Идея перелета на другие планеты постоянно сияет перед его мысленным взором подобно многогранному алмазу и дробится в этих гранях на маленькие частные задачи. Он выбирает из них математически и технически доступные ему и пытается решить. Во всех рижских научных изысканиях Цандера-студента почти нет вопросов, которые так или иначе не были бы связаны с проблемой межпланетных перелетов.

Исключением из этого правила могут показаться на первый взгляд метеорологические увлечения Фриделя. Очевидно, под влиянием лекций известного метеоролога профессора Рудольфа Мейера Цандер в 1908 году увлекается метеорологией, всячески стараясь по возможности математизировать ее. Понимая, сколь многочисленны факторы, определяющие климатические условия, он все-таки пытается численно обосновать свой метод «графического предопределителя погоды» и летом 1908 года ставит точку на последней, 184-й странице своей рукописи «Возможность изменения погоды силами людей».