Возрожденные полки русской армии. Том 7 - Сергей Владимирович Волков Страница 17

29 октября на ближайших хуторах были замечены разъезды красных. Поручик Новак, посланный на рассвете 30 октября для связи с Донским офицерским полком[137], занимавшим позицию вправо от стрелкового кавалерийского полка, его не нашел. Оказалось, что Донской офицерский полк отошел еще в ночь на 30 октября. Посланная от него связь заблудилась и не дала своевременно знать об отходе. Поручик Новак нашел эту связь и вывел ее из Сивашских болот.

В 8 часов утра 30 октября Стрелковый кавалерийский полк снялся с позиции и двинулся на станцию Джанкой, спустя 8 часов после отхода от Сивашей последней воинской части и на 14 часов позднее отхода на юг войск с Перекопского направления. Другими словами, остался один спешенный кавалерийский полк против всех рвущихся в Крым советских армий.

Двигались под угрозой появления красной конницы, с твердым намерением пробиться на соединение со своими частями, отходящими в глубь Крыма. Порядок и дисциплина в полку были образцовые, дух бодрый. Все сознавали опасность положения, но верили в успех. Особенно выделялись своим порядком и дисциплиной Гвардейский, Сумский и Рижский эскадроны. Шли, минуя деревни и хутора. Во главе колонны шел командир полка полковник Аппель с конными всех эскадронов. Затем следовали эскадроны: Гвардейский, Рижский, Сумский, Кавказский, Иркутский и Клястицкий, пулеметы и повозки за своими эскадронами. К полудню 30 октября стали встречаться отставшие от других частей. Некоторые из них присоединились к полку. От них были получены сведения, что кругом в деревнях красные. Люди, не спавшие всю ночь, не евшие с вечера и томимые жаждой (не встретили со времени отхода с позиций ни одного колодца), начали подбиваться. Около двух часов дня пришли в немецкое имение в верстах 18 от Джанкоя, сделали привал. Хозяева радушно встретили полк, как могли накормили хлебом и молоком.

Выступили с привала немного отдохнувшие, но вскоре появились отставшие. Повозок в эскадронах было мало. Отставших по очереди сажали на них. Часа в три дня появились с разных сторон разъезды красной конницы, а вскоре за ними эскадрон большевиков, который рассыпался в лаву и шел параллельно полку. Огня не открывала ни та ни другая сторона. Сразу весь полк подтянулся, отсталых не стало. Настроение сосредоточенное, но спокойное, нервности не заметно. Командир полка на ходу перестроил полк. Впереди в нескольких верстах лежала деревня Мамут. Командир полка, видя, что в степи вести бой с появившейся конницей красных будет тяжело, решил занять деревню и оттуда отражать противника. Когда полк подошел к деревне шагов на 600—700, оттуда по ним был открыт сильный ружейный огонь. Полк залег и стал отвечать.

Один из офицеров Сумского эскадрона корнет Секалов, оставшийся в живых, так описывает конец этого боя:

«Открываем огонь залпами. Я ложусь на фланге взвода и стреляю из своей винтовки. Граф Борх и Головин стоят на коленях за эскадроном. Слышу уверенный голос графа: «Эскадрон, пли!» Противник открыл сильнейший пулеметный и ружейный огонь, пристрелялся скоро и здорово. Кипит, как в котле. После нескольких залпов слышу вправо крик, это во взводе Мамонтова ранен гусар Илли. Николаев встает и уводит раненого в «тыл». А тыл ровен, как стол, и обстреливается так же, как и мы, там стоят наши стреляющие с тачанок пулеметы. Николаев вел себя с выдающейся доблестью, под сильным огнем все время перевязывал раненых. Я успеваю выпустить четыре обоймы, вдруг чувствую сильный удар в спину (у меня пуля попала недалеко от головы, в левое плечо и вышла под лопаткой). Оборачиваюсь, чтобы сказать Мите (штабс-ротмистр Головин), что я ранен, пойду перевязываться и вернусь. Мне казалось, что мы сейчас атакуем деревню и пойдем дальше, почему я и боялся отстать, обессилевши от потери крови. В этот момент вижу, как граф, стоящий на колене и командующий, вскрикивает «ай» и хватается рукой за правый бок. Ярко запечатлелась в памяти фигура графа в его коротеньком защитном полушубке с галунными погонами. Я встаю и иду к повозкам, чтобы перевязаться, меня догоняет гусар Садовничий, которого, оказывается, послал Головин, чтобы он помог мне, если понадобится. Этот эпизод я привожу как пример состояния духа и поведения наших гусар в последний момент безысходной и отчаянной борьбы, их можно было поднять под сильнейшим и действительным огнем простым приказанием. Противник положительно заливает нас свинцовым дождем. Поле боя имеет тяжелый гнетущий вид: везде валяются убитые, раненые, все лошади перебиты, большинство пулеметов уже бездействует. Слышу четкие залпы, это эскадрон под командой уже Головина еще отстреливается. Перевязочного пункта я не нашел. Командира полка тоже нигде не было. Началась неразбериха… Пошел на правый фланг. Помню в степи скачущую разомкнутую шеренгу всадников на расположение Клястицев, встающую толпу клястицких «красноармейцев» (бывшие пленные) с поднятыми руками; сзади них неуверенно стреляющий по кавалерии пулемет на тачанке, а за пулеметом сбившихся в кучу клястицких офицеров верхом. Я со встретившимся мне Николаевым спешим к своему эскадрону, решив умирать лучше со своими. Кругом царит хаос. Все сдаются. Противник уже не стреляет. Наш эскадрон застаю поднявшимся и сбившимся в кучу к своим офицерам. Бросилась мне в глаза фигура Новака с наганом в руке. Сразу не сообразил, что он хочет делать; по его вызывающей позе я заключил, что он хочет отстреливаться. Это было совсем не целесообразно, так как кругом все сдалось. Я прошел по всему полю боя и ясно представлял себе обстановку, и только хотел сказать ему об этом, как он быстро и решительно поднес наган ко рту. Сухо щелкнул одинокий револьверный выстрел, и Новак упал ничком, буквально к моим ногам… Ступил несколько шагов и вижу Головина тоже с револьвером. Хватаю его револьвер здоровой рукой и уговариваю бросить. Митя не дает… Наган в моей руке, и я бросаю его на землю. После, да еще и теперь мучит вопрос, хорошо ли сделал, и нет ответа… Что делать? Сопротивление бесполезно, сдались все эскадроны, кроме нас и рижцев. Сдаемся и мы. Гусарам Головин говорит: «Можете снимать погоны». Начинается тяжелая сцена снятия погон, рвутся документы, некоторые под шумок портят оружие… Николаев начинает делать мне перевязку… Сгоняют в кучу пленных. «Где наш граф?» Кто-то говорит, что он убит, другой перебивает: «Застрелился». О командире полка говорят, что застрелился».

Взятые в плен офицеры штабс-ротмистр Головин, корнеты Мамонтов и Кларк расстреляны. Раненый корнет Секалов был отправлен в госпиталь, как простой солдат. К чести гусар, никто не выдал, что он офицер. По выздоровлении корнет Секалов бежал в Румынию.