Дмитрий Бобров - Записки военнопленного Страница 17

В каждом российском суде есть конвойное помещение, располагаемое обычно в подвале или на первом этаже. Сюда привозят арестантов для участия в судебном процессе, отсюда их увозят обратно в СИЗО и КПЗ, здесь они находятся во время кратких перерывов заседания. Конвойка в Ленинском состояла из небольшого коридорчика, комнаты отдыха конвоиров оснащённой диваном, телевизором и стационарным телефоном, трёх камер с деревянными скамейками и туалета. После обыска меня заперли в камере, и до начала судебного заседания я мог отдохнуть. Оставалось полчаса.

Судебное заседание назначили на 12.00. Ещё ничего не произошло, а я уже чувствовал себя крайне уставшим, был вымотан семичасовой поездкой. Нервные переживания и бессонница, психологический дискомфорт, холод и травля выхлопными газами в собачнике, а потом тошнотворная часовая гонка в душной тесноте автозака почти исчерпали ресурс сопротивляемости организма. Думалось, здесь не обошлось без дьявольского логически выверенного умысла: условия доставки в суд были организованы таким образом, чтобы к началу процесса выжатый как лимон подсудимый был неспособен к энергичной защите и адекватному пониманию происходящего.

Без пяти минут двенадцать камеру открыли, и я вышел в коридор. Спереди на руках защёлкнулись наручники, двое конвойных взяли меня с обеих сторон под руки и в сопровождении ещё четверых судебных приставов мы вышли на лестницу. Полтора десятка ступеней вверх, поворот направо и я оказался в просторном холле зала судебных заседаний № 1.

Здесь было многолюдно. Повсюду десятки людей — журналисты, свидетели, подсудимые, родные и адвокаты, случайные зрители, агенты в штатском. Моё появление вызвало всеобщее оживление: шум голосов резко усилился и, попав под прицел оцепляющих меня кольцом корреспондентов, я на секунду ослеп от фотовспышек. Входя в зал, я краем глаза заметил ведущих съёмку из холла телеоператоров.

Зал судебных заседаний оказался большим — площадью более ста квадратных метров. Я находился в стальной клетке, справа от меня возвышалась массивная судейская кафедра, сейчас пустая. Над кафедрой висел двуглавый орёл — герб Российской Федерации. Прямо посередине зала стоял длинный стол для представителей защиты и обвинения — адвокатов и прокуроров. За ним у противоположной стены — столик ведущего протокол секретаря процесса. Слева протянулись ряды стульев предназначенных для зрителей, первый ряд занимали подсудимые, находящиеся под подпиской о невыезде. Яркий солнечный свет вливался в огромные окна, подчёркивая чистоту и белизну интерьера. На подоконниках стояли горшки с комнатными цветами. Высокие белые потолки, свежий воздух, нарядно одетые люди — здесь всё резко контрастировало с обстановкой тех мест откуда я прибыл. После полугодового прозябания зал суда представлялся роскошным. Это не могло не добавить скованности: так, как я, наверное, ощущали себя простые русские крестьяне, с декларативно-политическими целями иногда привозимые в сверкающий золотом Зимний императорский дворец.

Устроившись на скамье подсудимых, я оглядел собравшихся. Лицом ко мне сидели прокуроры: уже знакомая сексуально-обворожительная Кузнецова, — русые волосы собраны в косу, на белых щеках румянец, правильный овал лица украшают чистоты драгоценного камня небесно-голубые глаза, — и руководитель группы обвинителей Алексей Бундин — плотный пятидесятилетний мужчина с полным красным лицом, короткой стрижкой светлых волос и блестящими очками в тёмной оправе. От него веяло угрозой, но не физического свойства, как например, от Медведя, а неумолимой силой бюрократического аппарата — силой карательной государственной машины. В горпрокуратуре он считался одним из самых жёстких и негуманных обвинителей, участвовал, как правило, в процессах особо важного значения. Параллельно с судом над Ш-88, он сейчас поддерживал обвинение на громком процессе по делу депутата петербургского законодательного собрания Юрия Титовича Шутова, и потребовал там пожизненного заключения сразу четырём подсудимым. Я не мог не чувствовать к нему ничего кроме презрения и ненависти. За его спиной стоял призрак ГУЛАГа.

Рядом расположилась пёстрая компания адвокатов. Семеро представляли интересы подсудимых, а сидящий чуть в стороне восьмой — потерпевшего. Неудивительно, что это был, по-видимому, соплеменник Гаспаряна носивший фамилию Петросян, однако и защита наполовину поддерживалась неславянами. Особенно выделялся адвокат Адалашвили — высокий представительный грузин в чёрном костюме и при галстуке. Участие в нашумевшем процессе над «Шульц-88» предоставило ему хорошую возможность давать продолжительные интервью пред объективами телекамер, и в последующем я часто видел его не только в суде, но и по телевизору. Ещё моё внимание привлекла адвокат Барамия — уже немолодая, худощавая уроженка Кавказа с застывшей на лице неприятной маской. О подобном выражении лица Харуки Мураками писал, что оно возникает у многоопытного музыкального критика слушающего фортепьянную сонату Скрябина.

— Прошу всех встать! Суд идёт! — громко провозгласила секретарь и из судейской комнаты вышла вершительница моей судьбы федеральный судья Татьяна Жданова. Это была ещё молодая, не более тридцати восьми лет женщина в своём внешнем облике не обнаруживающая ничего отталкивающего. Открытое доброе лицо, густые каштановые волосы — она была, безусловно, красива, хороша той нежной материнской красотой, которая озаряет иконописные лики Богоматери держащей на руках младенца Христа.

Поскольку среди подсудимых есть несовершеннолетние, Жданова объявила о закрытом режиме процесса. — На закрытых судах имеют право присутствовать только представители сторон, подсудимые и их близкие родственники, потерпевшие, а также работники суда — секретари и судебные приставы. — Началось изгнание любопытствующих зрителей успевших оккупировать все свободные места. Одни покинули зал добровольно, тогда как некоторые смешались с родственниками и затаились. Принудив каждого встать и объяснить свой статус, Жданова быстро выявила несколько проныр-журналистов делавших вид, что решение о закрытом режиме процесса к ним не относится. Последние нелегальные зрители — два мордатых мужика в чёрных кожаных куртках, изрядно всех удивили. На предложение представится, мордовороты ответили, что они от общественности.

— А из какой вы общественной организации? — спросила Жданова.

— Из той, где состоят подсудимые парни, — прозвучал неожиданный ответ.

Агенты в штатском дружно зашевелились.

Судебное заседание началось.