Иван Черный - Данные достоверны Страница 17

Видимо, что-то пронюхали и немцы. Они сделали попытку организовать в селе Бучатин полицейский участок — постарунок по-белорусски.

Ничего у немцев не вышло. Молодежь, распропагандированная подпольщиками, наотрез отказывалась носить оружие, служить в полиции. Вместо двадцати трех человек, как хотели фашисты, в постарунок пошли только четверо — все бывшие уголовники.

Пропаганда велась, несмотря на отсутствие у подпольщиков опыта, столь тонко, что немцы и полицаи не заподозрили ни Лагуна, ни Каплуна.

Больше того, считая Степана-сапожника своим человеком, полицаи и солтыс, захаживая к нему, предупреждали:

— Смотри! К тебе тут всякие ходят... Вон, Гончарук, тот же... Ты с ним поосторожней. Это большевик. Говорят, у него радио есть. Может, это он против нового порядка и агитирует. Ты приглядись-ка к нему, а?

[58]

— Пригляжусь, — обещал Каплун, стуча молотком по подметке.

И все же неопытность подпольщиков дала о себе знать.

В январе, на рождество, в Бучатине справляли «престол». Крестьяне пили не с радости — с горя, перегоняя на самогон последний пуд хлеба: «Все едино, при «новом порядке» нам не жить!»

Лагуна и Каплуна пригласили в один из домов. Отказаться было неудобно. Пошли. И там, за столом, когда принялись мужики жаловаться на судьбу, клясть немцев, Каплун не выдержал, произнес речь.

— Здесь, вижу, люди свои... Советские... Ты — бригадир, ты — депутат сельсовета, ты — бухгалтер... И я вам скажу — недолго фрицам пановать! Скоро им капут!.. Не верите? Это я вам говорю! Я!.. Вы думаете, я — кто? Сапожник?..

Лагун так двинул товарища в бок, что тот поперхнулся словом.

— Говори, говори, Степан! Мы же чуем, что ты не простой человек! Говори!

Но Каплун, опомнившись, махнул рукой:

— А я — не тот сапожник, что вы думаете! Я фасонный мастер! Вот! А пропадаю попусту...

Как будто вывернулся. Но вывернулся слишком неловко.

Вдобавок слышала ту каплуновскую речь одна бабенка из говорливых и, прибавив вдесятеро, как и положено, пошла нашептывать кумушкам, что Семашихин сапожник — и не сапожник вовсе, а «якись-то великий чин».

— Я чула, — тараща глаза, тараторила сплетница, — он рассказав Ивану Дзяковому, что он начальник дивизии. Говорил: большевики скоро вернутся, и треба бить немцив и полицию... Шо вы, мои дороженькии! То велики начальник!

Конечно, сплетница всем наказывала молчать, но именно поэтому новый слух распространился с еще большей скоростью, чем слух о капитане с типографией.

И дошел до гестапо.

Случилось это в конце марта. Но, полагая, видимо, что они напали на крупную дичь, и рассчитывая одним ударом уничтожить всю сеть подполья, гестаповцы не арестовали никого из подозреваемых, только поручили полицаям следить за ними.

А чтобы ни один из бывших военнослужащих не ис-

[59]

чез незамеченным, приказано было всем примакам дважды в неделю являться к солтысу на отметку, а наиболее подозрительным отмечаться ежедневно.

Подпольщики насторожились.

Это их и спасло.

В конце марта 1942 года морозы уменьшились, начал таять снег. Прошел слух, что в пинских болотах передвигаются крупные вооруженные силы Красной Армии. Будто бы движется целое соединение с пушками, с автоматическим оружием — и один обоз, у него четыреста подвод!

На самом деле, как стало потом известно подпольщикам, из Полесской области в Пинскую, поджимаемый карателями, проскочил отряд товарища Комарова из сорока двух человек.

Но так хотелось народу, чтобы этот крохотный отряд был армией, что молва и превратила его в армию!

Это всполошило фашистов. Немецкое командование после маневра Комарова поставило в лесистых районах гарнизоны из войск СС. В Красно-Слободском районе также появился эсэсовский гарнизон из шестидесяти карателей. На одном месте они не сидели, через два-три дня переезжали на новое и два раза в неделю патрулировали лесные дороги.

Полицейские и эсэсовцы стали рыскать по деревням, хватать бывших активных советских работников и служащих, бывших военнослужащих. Некоторых расстреливали на месте для устрашения жителей. Среди арестованных оказались и члены подполья.

В Бучатине каратели бывали каждый день. Они дали распоряжение солтысу переоборудовать школу под казарму на триста человек.

Каплун и Лагун, собрав группу, приказали быть готовыми к выходу в лес.

Всем товарищам было роздано личное оружие, чтобы они имели возможность, в случае чего, оказать сопротивление и живыми в плен не сдаваться.

Выход в лес отложили до момента, когда будет приведен в исполнение приговор гнусным предателям — четырем бучатинским полицаям, принимавшим участие в кровавых расправах над захваченными.

Но события неожиданно приняли крутой оборот.

8 апреля на дороге в Бучатин, идущей из деревни Смоличи, появились вооруженные люди.

Наткнулся на них Лагун, возвращавшийся из колхоза

[60]

имени Ворошилова, где проводил беседу с подпольщиками из трех деревень.

Одетые в потрепанное летнее обмундирование, в разбитых кирзовых сапогах, обросшие и немытые, пришельцы производили довольно убогое впечатление, но держались смело и разговаривали напористо.

Увидев на Лагуне добротные сапоги, старший обложил его многоэтажной руганью:

— Такие вы рассякие! Отсиживаетесь тут в тылу, морды наедаете, а мы за вас воюй?! Скидай сапоги, паразит! Видишь, в чем у меня бойцы ходят? А они всю зиму в немецком тылу провоевали! Что смотришь? Не знаешь, что ли, что в тылу у гитлеровцев второй фронт открылся? Ну так знай! Мы из-под Буга наступаем. Я командир разведки шестнадцатой десантной дивизии, и у меня только двести сорок человек, а остальные вот сейчас подтянутся... Кто у вас председатель колхоза? Скажи ему, чтоб готовил хороших коней. Нам артиллерию тащить нужно, а наши кони пристали. Мы их вам оставим, а свежих заберем!

Лагун, обрадованный, хоть и не совсем поверил такому поразительному откровению, сказал:

— Товарищ командир! Раз вас тут дивизия, мы с вами! У нас, правда, маловато людей, всего около сотни, но все с оружием, и места знаем... Мы думали пятнадцатого числа в лес уходить, но коли уж встретились — часть людей я вам передам, а остальных завтра же соберу, и двинем в орликовские леса!

— Партизаны? — обрадовался командир «дивизионной разведки». — Ах, ешь тя в корень! Что ж ты сразу не сказал, друг?

Вместе с Лагуном «разведчики» явились в деревню, где уже выбегал на улицу народ.

Командир «разведчиков» взошел на первое попавшееся крыльцо и опять произнес речь о «шестнадцатой десантной дивизии», о предателях, которые отсиживаются по хатам, когда надо воевать, и о втором фронте за Бугом.