Михаил Жижка - Радищев Страница 17

Крепостное состояние, рисуется Радищеву как «чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй». Кошмаром преследует оно его везде и всюду, не давая ему покою ни днем, ни ночью. Куда бы он ни поехал, где бы он ни был, о чем бы он ни рассуждал и на что бы ни упал его утомленный взор — всюду он видит ужасы крепостного права и его «злые последствия». Здесь продают с торга шесть душ крепостных, там закованных в цепи отдают в рекруты. Везде и всюду произвол, насилие, беззаконие и вопиющая несправедливость.

Вот перед нами «царев наместник». Под предлогом казенного поручения он посылает курьера из Москвы в Петербург для покупки «устерсов»; выписывает командировочные… «Казначейская книга пошла на ревизию, а устерсами не пахнет» — замечает иронически Радищев.

Проезд его превосходительства через деревню нагоняет непередаваемый ужас на крестьян… Впереди бежит «гвардейский полкан… он схватил старосту за бороду и начал его бить по плечам плетью нещадно». Ему нужно 50 лошадей. Через полчаса, окруженный стражей, поднимая облако пыли, приезжает сам генерал-губернатор. «Коляска остановилась и его превосходительство предстал нам от пыли серовиден, отродию черных подобен… Дон-Кишот, конечно, увидел бы здесь нечто чудесное». Но для Радищева это была просто ветряная мельница, увешанная лентами и орденами.

Но верхом, венчающим эти бесчисленные безобразия, является барон Дурындин, показанный Радищевым в главе «Зайцево».

На пятидесятом году жизни он связался узами брака с проституткой такого же возраста. Невеста барона Дурындина в молодости торговала собственным телом, а когда «не стала находить покупщиков на свои обветшалые прелести, начала торговать чужим».

Теперь она ушла из общества своден и начала отдавать в рост деньги «своим и чужим бесстыдством нажитые». Этот частный случай Радищев заканчивает таким общим выводом: «Не дивись, мой друг! На свете все колесом вертится, сегодня умное, завтра глупое в моде. Надеюсь, что и ты много увидишь Дурындиных. Если не женитьбою всегда они отличаются, то еще чем-либо. А без Дурындиных свет, не простоял бы трех дней».

Комментарии излишни: абсолютная монархия Екатерины II не «простояла бы трех дней», не будь этих бесчисленных Дурындиных, разбросанных по военным и гражданским ведомствам, департаментам, наместничествам и воеводствам. Произвол Дурындиных является неизбежным результатом существующей политической системы. «Знатность без истинного достоинства, говорит Радищев, подобна колдунам в наших деревнях. Все крестьяне их почитают и боятся, думая, что они сверхестественные повелители. Над ними сии обманщики властвуют по своей воле. А коль скоро в толпу их боготворящую завернется мало кто грубейшего невежеству отчуждающийся, то обман их обнаруживается, и таковых дальновидцев они не терпят в том месте, где они «творят чудеса». Равно берегись и тот, кто посмеет обнаружить колдовство вельмож».

На сам Радищев, не побоялся «обнаружить колдовство вельмож», хотя и поплатился дорого за эту попытку.

Возмущение и ненависть Радищева против, дворянства буквально не имеет границ. Он развенчивает «славу», «гордость» и «честь», ядовито высмеивает привычки, бытовые и культурные традиции дворянства, называет их «коронованными рабами, которые жадной толпой пресмыкаются у трона» и «срамоту души своей прикрывают позлащенными одеждами». Свою ненависть он распространяет не только на живых, но и на мертвых, старающихся «великолепными гробницами» увековечить в глазах потомства сомнительные подвиги и «славу».

В противоположность кн. Щербатову, всячески превозносившему «мужество», «гордость» и «благородство души» родовитого дворянства, Радищев говорит, что «родовитое дворянство ослабело личными качествами в подвигах своих… и на месте мужества водворилась надменность, самолюбие и трусость, на месте благородства души и щедроты посеялися раболепие, самонедоверие и истинное скряжничество на великое».

Какие же практические выводы следуют из этого?

Люди, полезные отечеству трудом своим и отличившиеся истинными заслугами перед народом, должны получить награду и славу, а не коронованные тунеядцы. Дворянская порода, и знатная фамилия должны уступить место чину и личным выслугам.

Деревня Пешки, около Клина XVIII век

«Пройдем степени придворных чинов и с улыбкой сожаления отвратим взоры наши от кичащихся служением своим, но возрыдаем, — говорит Радищев, видя их предпочитаемых истинной заслуге. Дворецкий мой, конюх и кучер, повар, стряпчий… тот, кто меня бреет, кормит, обувает, тот, кто пыль и грязь оттирает с обуви моей, о многих других не упомню», все эти труженики, по мнению Радищева, и являются основой государства, истинными Сынами отечества, «они служат отечеству силами своими душевными и телесными».

«Истинные заслуги и достоинства, рачения о пользе общей да получат награду в трудах своих и едины да отличаются».

Под толчки кибитки, везущей его из Петербурга в Москву, Радищев уснул «крепко и надолго» и грезится ему, что он «царь, шах, хан, король, бей, набаб, султан», словом «нечто сидящее во власти на престоле». Вокруг царского престола, сделанного из чистого золота и окруженного символами власти и величия, с «робким подобострастием» стояли чины государственные, а в некотором отдалении представители нации и толпа простых смертных. Царившее молчание кругом, рабско-покорное выражение лиц, окружающих престол, свидетельствовали о власти над всеми. Все ожидали какого-то необычайного происшествия. Между тем, царя одолевала тяжелая скука. «Обращенный сам в себя и чувствуя глубоко вкоренившуюся скуку в душе от насыщающего скоро единообразия происходящую, царь долг отдал естеству и, разинув рот до ушей, зевнул во всю мочь». После этого «события» толпа оживилась, некоторые горько плакали, другие еле сдерживали улыбку радости — все были охвачены каким-то непонятным смятением. Смотря безразличным и равнодушным взглядом на поведение толпы, царь не мало был удивлен этой беспричинной радости и смятению, которое вызвало лишь тупую улыбку на его лице; после этого он «очхнул весьма громко». Этого было достаточно, чтобы народ в один голос начал кричать; «да здравствует наш великий государь, да здравствует на веки».

Затем под гул одобрений и рукоплесканий толпы царь начал отдавать приказы своим министрам, касающиеся внешней и внутренней политики государства. Эти распоряжения были проникнуты «разумом», «добродетелью» и «милосердием».

В этот день «лести и веселья» щедрая рука царя раздала не мало подарков и наград за труды и подвиги достойные. «Особенно большие подарки, — говорит Радищев, — получили те из министров, которые противоречили делам царя, а улыбкой и словами предупреждали его желания». Все радовались и восхищались мудростью монарха, только одна «истина хижин» в образе женщины не разделяла этого веселья. Она стояла в стороне от всех. Ее строгое и суровое лицо выражало ненависть и презрение ко всему происходящему. Вместо смеха она испускала глухие вздохи скорби и сожаления. То была странница «именующая себя Прямовзоровой и глазным врачом, обязанность которой говорить всем горькую правду, не исключая коронованных особ».