Артур Прокопчук - ГРУЗИНСКАЯ РАПСОДИЯ in blue Страница 17

И все-таки мир был прекрасен, энергии у нас было с большим избытком — мы не огорчались из-за неудач, понимая, что все "пойдет в общенаучную копилку знаний". Алик, между тем, подготовил диссертацию и мы все были приглашены на ее защиту. Надо сказать, что это была первая диссертация в нашем достаточно узком кибернетическом окружении, и хотя она не имела прямого отношения к основным задачам института, мы искренно радовались успеху Алика и "отмечали" потом результат его работы не одноразовым кутежом, а целой "сессией", с привлечением все новых и новых поклонников нового научного направления.

Алика Гачечиладзе в институте обожали, а "Вова" — Владимир Валерианович Чавчанидзе, просто души в нем не чаял, чем Алик (и не только он), зная мягкий и отходчивый характер нашего часто вспыхивавшего по разным поводам директора, его почти детскую доверчивость, пользовался, традиционно разыгрывая его в дни первого апреля. Ему было "позволено", Алик мог, например, со штатным острословом института Марком Перельманом, на бланке Нью-Йоркского издательства, сделать и подкинуть "шефу", минуя канцелярию, письмо с просьбой прислать краткую биографию для всемирного справочника "Who is Who". Ему все сходило с рук, но и "шеф", обладающий превосходным чувством юмора, не всегда "покупался" на подобные розыгрыши.

"Остепенившись" и получив в заведование отдел института, Алик стал набирать солидность, округляться, "заматерел". Его тесть, Георгий Барамидзе, директор одного из первых в стране заводов синтетического волокна в городе-спутнике Рустави, по соседству с Тбилиси, привез из Италии джинсы и совершенно тогда невиданный в "совдепии" плащ "болонья". Алик не смог влезть даже в предварительно намоченные (технология "стиляг" того времени) джинсы и, огорченный несправедливостью судьбы, сделал мне умопомрачительный подарок. Джинсы тогда можно было купить только в мужском туалете на улице Горького в Москве, и стоили они непомерно дорого. Я, от нахлынувших на меня чувств, дал ему "в аренду" на год поносить золотые часы, подаренные мне моим дедом, с четырьмя крышками, золотой цепочкой и ключиком для завода. Это было в то время самое дорогое и, пожалуй, единственное мое достояние. Но голубые джинсы оставались для меня "голубой мечтой" и обмен, по моим представлениям, был достойный.

Часы я все равно не носил, своего жилья у меня еще не было, хотя именно в этот 1962 год произошли большие перемены и с этой стороны моей жизни в Тбилиси.

— 1962 год, Дигоми — мой дом -

Институту кибернетики, "для укрепления кадрового состава", Совет министров республики выделил 20 квартир. Какие это квартиры, что за дома — не совсем было понятно, — домов еще не было, или они строились в разных районах города, но ажиотаж по этому поводу стал нарастать с каждым днем. К этому времени у нас уже работало около двухсот сотрудников — можно было и затеряться в массе желающих получить "дармовую" квартиру. "Вова" вызвал меня к себе и направил к Мише Чхеидзе, новому сотруднику, тонкому знатоку взаимоотношений в городских, советских и партийных органах, женатого на дочери кого-то из реальных тбилисских функционеров. Миша составлял списки "очередников" на жилье, проводил это через профсоюзные инстанции, вызывал кого-то, с кем-то согласовывал что-то, словом "встал у руля" этого сложного и длительного мероприятия, позавидовать которому не рискнул бы ни один человек. Здесь надо было проявлять искусство дипломатии, сдерживая напор массы желающих обзавестись "площадью", входить в контакты с непробиваемой городской бюрократией и лавировать между многими инстанциями, о существовании которых мы и не подозревали.

Тем не менее, через какой-то небольшой срок, Миша предложил мне на выбор поглядеть на два района моего возможного будущего проживания. Первым — был новый, строящийся несколько лет, городской район Сабуртало, вторым, — только что освоенная территория для строительства Дигомского массива за пределами города, около последней станции метро, которое еще только начинали строить, но горожане живо интересовались этапами его прокладки.

Вопрос был серьезный, не каждый год появляется возможность стать обладателем квартиры — я съездил в оба места, что заняло два дня, так как организованного городского транспорта в эти районы не было.

Выйдя из какого-то автобуса, ближе всего подъехавшего к началу Сабурталинской новостройки, я прошел по новой пыльной улице, с неоконченными пятиэтажными домами, конец длиннющей улицы уходил в светло-серую бесконечность, безжизненную и пустынную. Подул встречный ветер, в этой аэродинамической трубе завертелись высохшие листья, газетные обрывки, сухая пыль стала образовывать небольшие вихри и попадать в глаза и ноздри, я повернулся к этому безрадостному пейзажу спиной и пошел назад, в город.

В следующее, ближайшее воскресенье я поехал на "смотрины" в другой район — Дигомский массив, план которого тоже смог достать "универсальный" Миша. Приехал туда на машине, остановленной на Советской площади, у бензоколонки, по принятому в Тбилиси особому сигналу — "Пст" — среднему между свистом и чмоканьем губами.

Я вышел около излучины зеленовато-коричневой Куры, на дальнем плане голубели мягкие очертания Зедазени, было начало лета или конец весны, от редко стоящих тополей еще не летел первый пух, но было уже жарко. В этом месте расстилалась пустошь, заросшая кустиками цветущего дрока. По соседству в другом квартале доканчивали строить несколько таких же, как и в Сабуртало, пятиэтажных домов. Но вот подул легкий западный ветерок, повеяло легкой прохладой от Куры, это дуновение принесло мне еще неведомый, сложный, сладкий аромат с букетом из цветущих роз с полынной горечью. Сомнения исчезли, стало понятно, что это место предназначено для того, чтобы здесь жить.

Здесь было хорошо, и, самое главное, хорошо дышалось. Рядом шумела зеленоватая Кура, а по песчаным отмелям ее бегали полуголые мальчишки — это дополнительное обстоятельство решило мой выбор в пользу Дигоми. Я потоптался на месте, обозначенному в плане, как "квартал 1У", сорвал зеленую веточку и с нею, как с символом обретенной земли, пошел пешком к Дигомскому мосту, около которого был небольшой базар и где можно было сесть на трамвай с номером 23. Этот вагон шел почти к самому моему дому в "Сванетском убане".

Окончательный выбор был сделан, и все потом так быстро и удачно сложилось, что уже к зиме 1962/63 года я переехал в новый дом, где на пятом этаже пятиэтажной "хрущевки" стал устраивать свою новую жизнь, в собственной двухкомнатной квартире — первой, в моей не очень длинной биографии.