Люсьен Лаказ - Приключения французского разведчика в годы первой мировой войны Страница 17

И я, пытаясь его успокоить, в размышлениях находил и для себя самого причину, зачем и почему мы тут.

Что-то мне говорило, однако, что если терпеливо ждать, когда желание безостановочно направлено к одной и той же цели, то, что сегодня кажется невозможным, завтра может оказаться совсем легким.

Я нашел С…бах занятым одной или двумя территориальными ротами. У офицеров был буфет в гостинице, и мы часто их встречали. Имелась также военизированная рота таможенной стражи, следившая за границей и время от времени перестреливавшаяся с немцами.

Мы вначале расположились на левом берегу реки Ларг и могли предусмотреть, что немцы сделали бы то же самое на правом берегу. В этом месте территория Швейцарии образовывала в территории Эльзаса узкий анклав всего в один километр длиной. Ситуация из этого получалась достаточно обычная, так как с обеих сторон этого участка земли немецкие и французские линии спускались на Юг, опираясь на швейцарскую границу, в то время как швейцарцы укреплялись согласно всем правилам искусства и только что построили в конце своего анклава блокгауз, вооруженный пулеметами, и способный не моргнув глазом выдержать попадания 150-мм снарядов.

Эта часть фронта была, образно говоря, объектом экскурсий и предлагала уникальное зрелище: на вершинах холмов, господствовавших на западе вдоль течения реки Ларг, территориальные подразделения французов в темно-синих мундирах и брюках цвета марена, в кепи, покрытых пылью, обожженные солнцем и промытые дождями, усердно копали, рубили, пилили; а с противоположной стороны солдаты немецкого Ландвера в серо-зеленой форме, старательно занимались такими же работами.

Между этими двумя, более молодыми, более свежими, более воинственными, одним словом, между воюющими сторонами, швейцарские солдаты в темно-голубых мундирах с красными воротниками и погонами также пользовались на своем «thalweg»[7] их кирками, лопатами, топорами и молотками.

Зритель созерцал, таким образом, невооруженным глазом как на полосе земли шириной всего в пятьсот — шестьсот метров представители трех армий, окапываясь друг от друга, казалось, намеренно друг друга не замечают…

Эта полоска принадлежащей нейтральным швейцарцам земли, как и нависавшее непосредственно над ней воздушное пространство, были единственным таким местом на фронте, где было возможно безнаказанно демонстрировать себя в непосредственной близости к противнику. Но нужно было очень остерегаться северного возвышения, так как даже первая пуля, пролетевшая по диагонали над нейтральной территорией, могла бы оказаться фатальной для неосторожного наблюдателя, позабывшего о суровых законах войны.

Войска обычно сменялись ночью, по меньшей мере, в первое время. Военный комендант С… баха однажды решил воспользоваться такой возможностью и послал патруль на обход швейцарского анклава по самой его кромке. Это были солдаты таможенной стражи, и мы пошли с ними, причем нам удалось вывести трех немецких пехотинцев, которых следовало немедленно направить в дивизию для допросов.

Вечером нас пригласил комендант Ласелль. Это был высокий худой человек, немного сгорбленный и в профиль похожий на птицу. Мне он, сам не знаю почему, напомнил Дон Кихота и в моральном плане он тоже был на него похож.

— Лейтенант таможенной стражи сказал мне, что, если мы взяли в плен этих немцев, то благодаря вам. Дивизионный генерал меня с этим поздравил; полученные от них сведения, кажется, очень полезные. Я добавляю, что лично мне больше нравится, когда таможенники повиновались своему первому движению. Я считаю, что не стоит убивать, если можно взять живьем.

Я незамедлительно воспользовался его добрым расположением, чтобы объяснить ему нашу роль: вначале и, прежде всего, вести разведку на передовой, в ближайшем тылу и в Швейцарии. Затем оказывать ему все услуги, совместимые с нашей основной миссией.

Я понемногу заслужил его полное доверие; когда у нас появилось свое бюро, он приобрел привычку заходить к нам два или три раза в неделю; и уже месяц спустя, никто не перемещался больше между С…бахом и границей без нашего разрешения. Комендант представил меня начальникам караула каждой смены, и я пользовался этим каждый раз, чтобы расширять сферу и подчеркивать важность моих полномочий и значимость моих рекомендаций. Потому уже под конец месяца я и Валери с нашими простыми капральскими нашивками получили полную свободу действий. И я тогда понял могущество административных служб во Франции, так как министры меняются, а чиновники остаются.

Среди людей, которые приходили ко мне просить право перемещаться в пограничной зоне, был итальянский каменщик, по имени Витторио Каваньетто. Этот человек, как мне показалось, мог бы быть нам полезным. Вначале я спросил его, мог бы он провести несколько маленьких опросов, за которые мы ему соответственно заплатим. Тогда он дал мне ответ, оказавшийся для меня тем же, что заклинание «Сезам, откройся!».

— Я вам искренне расскажу, чем занимался после 1 августа. Именно я создал тут почтовую службу. Я проходил два раза в неделю по деревням, занятыми французами и получал письма, предназначенные для эльзасцев, мужей, отцов, братьев и женихов, которые служат в немецкой армии. Я уносил эти письма в Швейцарию, откуда отправлял их в Германию; солдаты отправляли письма в двойном конверте на адрес хозяина кафе в Б… в Швейцарии, который мне вручала эти ответы. Я каждый раз получал хорошее вознаграждение, и все-все были довольны. Но уже несколько дней это запрещено генералом и я уже боюсь брать эту корреспонденцию, потому что таможенники меня уже обыскивали. В кафе в Б… стоит целая бельевая корзина, полная писем.

Эта корзина не давала мне спать всю следующую ночь. Я знал, что переписка с врагом была строжайше запрещена, и что любое нарушение могло бы иметь далеко идущие последствия. Но действительно я знал еще и другие вещи, связанные с обстоятельствами моей нынешней работы.

Я боролся сам с собой двадцать часов, а потом позвонил Бюшэ.

— Доктор, письма немецких солдат! Сотни писем.

— Строго запрещено совсем недавним приказом по армии.

— Что, и ничего нельзя сделать?

— Ничего на сегодняшний день! Я поговорю об этом, но надо будет подождать некоторое время, пока этот приказ как бы позабудется, не правда ли?

Я притормозил еще на целый день. Но больше уже не мог.

— Черт побери! — воскликнул я, — что это за приказы, вредность которых смягчается со временем, как у микробов!

Дождь лил как из ведра.

— А найдется ли у вас пелерина? — спросил я Каваньетто.

Да, у него был один из этих больших черных плащей, которые зимой носят итальянцы, закидывая полу на плечо, чтобы прикрыть нижнюю часть лица и не вдыхать холодный и влажный от тумана воздух.