Александр Алтунин - На службе Отечеству Страница 17

Я слушал рассказ бывалого солдата с волнением. Ведь про бутылки с бензином читал еще в училище. Не то в газете, не то в книге, посвященной гражданской войне в Испании. "Это же находка! — радостно думаю я. — Поджечь танк легче, чем попасть под гусеницу тяжелой связкой гранат".

Комбат Тонконоженко распорядился самоубийцу похоронить, а машину с патронами оставить при батальоне. Когда я рассказал комбату о только что услышанном способе борьбы с танками, он удивленно посмотрел на меня:

— Ну и выдумщик ты, лейтенант! Если бы этот способ был эффективным, то и уставом он был бы предусмотрен, а бутылок нам промышленность наделала бы сколько надо. — И с иронией добавил: — Я знаю еще более "действенный" способ борьбы с фашистскими танками: бросить в люк танка несколько бутылок нашей сорокаградусной, танкисты выпьют и окосеют. Тогда бери их голенькими…

— Напрасно, комбат, иронизируешь, — вмешался присутствовавший при нашем разговоре заместитель командира батальона по политической части старший политрук Пегов. — Способ, о котором говорит Алтунин, применяли испанские республиканцы в борьбе с танками генерала Франко. Думаю, надо посоветоваться с начхимом полка. Он-то должен соображать в этом деле.

— Ладно. Советуйтесь. А мне сейчас надо позаботиться о безопасности марша.

Комбат куда-то торопливо зашагал.

Трагическое событие, невольным участником которого я стал, запечатлелось в моей памяти. Минули десятилетия, а до сих пор помню молодого, полного сил человека, погибшего из-за слабоволия и трусости. Ужасная, позорная смерть! Душа этого человека умерла еще тогда, когда он трусливо покинул товарищей. Справедливо утверждают мудрые люди, что трусы умирают много раз, а мужественные — только однажды.

Вскоре подошли автомашины. Захватив оружие и боеприпасы, батальон продолжал путь к фронту. Старенькие грузовики, натужно подвывая моторами, медленно ползли по разбитым проселочным дорогам, подпрыгивая на колдобинах и оставляя за собой шлейф серой пыли. Колонна представляла отличную цель для вражеской авиации. Только смертельная угроза, нависшая над Витебском, вынуждала командующего 19-й армией генерал-лейтенанта Конева двигать войска даже днем.

Не прошло и двух часов, как с юго-запада появились "юнкерсы" под прикрытием шести "мессершмиттов". Дорога, по которой двигался наш батальон, пролегала через перелески. Смешанный лес то приближался, то отступал от дороги. Машины, на которых разместились минометчики, как раз пересекали очередной луг, в конце которого в пятистах — шестистах метрах темнели деревья, когда по колонне прокатилась команда "Воздух!".

Машины стали сворачивать с дороги вправо и влево, стремясь рассредоточиться и укрыться под сенью леса. А когда фашистские бомбардировщики начали пикировать, машины максимально сбавили скорость, и красноармейцы горохом посыпались с них, прихватив с собой винтовки. Отбежав в сторону от машины, распластываюсь на земле. Подняв голову, со страхом наблюдаю, как от самолетов отделяются маленькие черные точечки и устремляются к земле. Понимая, что эти точечки через несколько секунд превратятся в гигантские столбы дыма, огня и земли, инстинктивно пытаюсь вдавить тело в сухую землю. Один мудрец сказал, что опыт — учитель, очень дорого берущий за уроки, но зато никто не научит лучше его. Мне еще не приходилось вот так лежать на земле и смотреть, как падают бомбы. И естественно, у меня не было опыта в определении места их падения. Оставалось только ждать: а может, пронесет? И все же любопытство берет верх над чувством самосохранения, вновь быстро приподнимаю голову и вижу, как одна из точечек накрыла автомашину. Это было последнее, что смог я увидеть. Земля подо мной заходила ходуном. Сверху падают и больно ударяют комья земли. О каску дважды чиркнули осколки. Я потерял счет времени. Казалось, прошла вечность с того момента, когда первые взрывы всколыхнули землю. Снова осторожно приподнимаю голову. Вижу, как бомбардировщики, атакованные тремя юркими "ястребками", спасаются бегством. А в стороне два наших истребителя пытаются задержать самолеты прикрытия. "Мессершмиттов" пять. Семь самолетов кружатся в бешеной карусели. Даже неопытному глазу видно, что на "ястребках" ведут бой отчаянно смелые летчики. Они ухитряются сбить два фашистских самолета. Вдруг один из "ястребков" заваливается на крыло и падает вниз, оставляя за собой густой шлейф черного дыма. От него отделяется черная точка, над которой вспыхивает белый купол парашюта. Один из фашистских истребителей пикирует на спускающегося летчика, но уцелевший "ястребок", спасая товарища, стремительно идет навстречу "мессершмитту", намереваясь сойтись с врагом лоб в лоб. Самолеты сближаются на одной горизонтали. Кажется, столкновение неминуемо, но нервы фашиста не выдерживают: буквально за несколько секунд до столкновения самолет со свастикой вдруг резко взмывает вверх. И в это же мгновение послышалась длинная пулеметная очередь. Фашистский истребитель загорается и падает. Вскоре где-то за лесом раздается сильный взрыв.

Встреча с врагом

Батальон втянулся в крупный населенный пункт Яновичи и, благополучно проскочив тихий деревянный городок, ушел дальше, к Западной Двине. Вдруг колонна остановилась. Прибежал связной от командира батальона и передал приказ: "Спешиться и укрыться в ближайшем овраге". Пока рота занимает отведенный ей участок, я взбираюсь на пригорок и внимательно всматриваюсь в сторону, где небо освещено заревом пожаров и откуда доносится глухой гул артиллерийской канонады. Там, по моим предположениям, находится Витебск. Судя по всему, город оказался в центре разгоревшегося боя. "Почему мы остановились? Почему не спешим на помощь сражающимся? Какую задачу нам предстоит выполнять?" Эти и другие вопросы теснятся в моей голове.

Отправил старшину с пятью бойцами за продуктами. Бойцы голодны. За день во рту маковой росинки не было.

— Что принесли? — поинтересовался я, когда Охрименко возвратился.

Охрименко, осторожно опустив на землю мешок, огорченно машет рукой:

— Одним хлебом, едят его мухи, придется питаться, товарищ командир, продукты еще не подвезли.

Он развязывает мешок и, засунув в него руку, удивленно свистит:

— Ну и дела, товарищ командир! Здесь не хлеб, едят его мухи, труха какая-то….

Осветив фонариком содержимое мешка, я понял, что произошло: видимо, на мешках сидели солдаты хозвзвода и успевший зачерстветь хлеб превратился в крошево.

— Что будем делать, товарищ командир? — Охрименко в растерянности почесывает затылок. — Вот дела, едят их мухи.