Григорий Зинченко - Побег из Бухенвальда Страница 18

Зерно отобрали, а взамен ничего не дали. Ты, конечно, Гриша, помнишь тот год… Великий голод был; прошло всего восемь лет, такое быстро не забывается.

Ведь он был не только у нас, а по всей Украине и частично по России. Много людей умерло от голода. А мы вот с тобой живем, хотя трудно, но живем. Пройдут года и многое сотрется из памяти, а будущее поколение как узнает о том ужасе, что люди пережили? В газетах не пишут об этом и радио молчит. Сначала немного поговорили, что во всем виновато местное начальство. В некоторых колхозах поменяли председателей, на том все и кончилось. Вашей семьи, наверное, тоже коснулся голод? Ты что-нибудь помнишь?

— Да, помню, но очень смутно, а вот чувство голода осталось до сих пор. А за урожай я ничего не знаю, еще не понимал тогда толком. Помню, как-то сидим за столом, только пообедали. Мама с папой разговаривают.

И вдруг они заволновались, на улицу смотрят, а там подводы едут. Остановились возле двора и направляются к нам в хату. Отец только за голову взялся и тихо застонал.

Дверь открылась, заходят двое и давай командовать.

— Из-за стола не выходить, руки на стол положить. Я с перепугу нырь под стол, а он кричит:

— Куда полез, щенок? А ну, вылазь!

Достал бумагу и начал читать долго и непонятно, одно лишь понял, как будто мы хлеб растащили.

Думаю: «Хлеб мы не растащили, мы его с борщом поели». Отец ответил:

— Я ничего чужого не брал, только то, что дали на трудодень.

Один из них в руке держит железку, наверное, ею легче зерно выколачивать из крестьян.

— Произвести обыск в сарае, погребе и на чердаке. Зерно, крупу и муку забрать. Тебе приказываю молчать, и ни слова, а руки на столе держать.

Я думаю, пришли к нам воры, как до соседки за коровой. Только папа и мама молчат, а соседка кричала.

А если я закричу, он меня тоже по голове трахнет, как соседку? Лучше буду молчать.

Подводы уехали. Отец вышел во двор посмотреть, обошел кругом. А мама как сидела за столом, так и осталась сидеть. Вернулся отец и тихо говорит:

— Забрали все: зерно, корову, телку, немного осталось картошки, но ее не то что на посадку, на еду до весны не хватит.

Здесь мама не удержалась, как заголосит. Мы с сестричкой Олей ее поддержали, потом и меньшие двое плакать стали.

— Слезами горю не поможешь, крепиться надо, как-то переживем, с Божьей помощью. Говорят, «Бог дал, Бог — взял». А я подумал: «Бог-то дал, а люди взяли».

Недели через две, пришли опять те двое. И тоже во время обеда, мама нам на стол подавала.

— Еще долги есть за тобой, ты почему не все отдал?

— Я ничего вам не давал, вы сами взяли.

— Обыскать все кругом, горшки проверить в печке.

— Нашли вот, с полпуда пшена, а в горшке вареная каша.

— Пшено забрать, а кашу выбросить. Подходит к столу.

— Государственное добро едите?

Схватил тарелку у меня из рук и бросил наземь.

— Дядя Тима, расскажите, а как у вас проходил грабеж. Отец никогда об этом со мной не разговаривал.

— Гриша, об этом опасно рассказывать. Ты еще ребенком был, в школе мог поделиться с друзьями, а те другим. Смотришь, в одну ночь у тебя отца и не стало бы. Сейчас тебе пошел семнадцатый год, ты уже взрослый, сам можешь рассудить, кому сказать, а где и промолчать. У меня нет ни родни, ни семьи, ни детей, я их давно потерял, больше мне терять нечего. Если по неосторожности расскажешь где-либо, ты просто себя погубишь, а что до меня, то мне все равно.

Тридцать третий год — великая государственная тайна.

За эту тайну сотни тысяч людей погибло. Девиз у меня такой: «Не все, что знаешь, говори». С тобой, Гриша, делюсь, как с сыном, может, поведаешь ту тайну детям, внукам. Но сейчас за эти разговоры судят, как за политическую клевету на Родину. По радио говорят и в газетах пишут, что мы строим тяжелую индустрию. Это правда, только ее строят на человеческих костях. Страшный голод был на Украине, вымирали целые деревни.

Об этом нигде не встретишь в печати. А в разговоре, если кто и вспомнит о своей родне или семье, то очень осторожно. Причина той трагедии — голод. А почему был голод, все молчат. Объясняют очень просто — засуха, неурожай. Бог-то послал урожай, да вот люди сделали голод. Ты был совсем мальчишкой, а все-таки не забыл, как у тебя из рук кашу отняли. Не забыл и я, как грабили людей. Урожай хороший был в тот год. Да что там, старики говорили, что такого урожая на хлеб много лет уже не было. Сейчас смеются над Богом, что если бы Он был, то не послал бы такой голод. А Он его и не посылал, но люди делали, что хотели. Сначала отобрали у частных владельцев банки, сделали их государственными. Но банки оказались пустыми. Не доверяли тогда новому правительству, вот и держали свое добро, золото и серебро дома. Его-то и надо было забрать. А как? Добровольно никто не отдаст. Надо предложить что-то купить: плуг, косилку, молотилку или швейную машинку.

Но опять же, кто купит, а кто и нет. И вот был разработан легкий метод, испытанный веками. Это простой грабеж.

Заходят в дом так называемые добровольцы.

— Хозяин, поднимай руки, если хочешь жить и дорога жизнь твоей семьи. А ты, хозяйка, выкладывай на стол все добро. За жизнь, человек все отдаст.

— А если нет ничего, тогда умирай?

— Смотря какой грабитель. Знаешь песню Кармелюка:

Зовуть мене розбийником,Що людей вбиваю.Я богатых вбиваю,Бедных награждаю.Отак гроши розделив,Я гpеxa не маю.

Увидят, бедный мужик, что с него возьмешь? Но если заметили, что зажиточный крестьянин, то всю душу из него вытряхнут. А осенью тридцать второго года был массовый грабеж, на высшем уровне продуманный. В самом Кремле! Это и есть, как я ее назвал «Государственная тайна».

— Дядя Тима, объясните, пожалуйста, лучше, что-то трудно понять.

— Я расскажу о нашей деревне, а ты поймешь. Деревня наша славилась богатством. А где богатство, там и зависть. Тот год нас долго не беспокоили. Кругом объявили зажиточных людей «кулаками». Собрали голытьбу, активистами их назвали, а молодежь в комсомольцы записали. Вот этих комсомольцев убедили, что враги богатые люди, они живут за счет бедных. Комсомольцам дали волю: бери, что хочешь из одежды, а хлеб и весь домашний скот — государственное достояние, нужно собрать и вывезти в город. Легкая нажива прельстила бедную молодежь. Свободу дали — делай, что хочешь. И эти комсомольские юнцы пошли ломать и грабить. В каждую деревню являлись добровольцы, вместе с представителями из района. А чтоб комсомольской молодежи не стыдно было, их посылали в другие деревни грабить. И пошло… Там тулуп новый взял, там еще что-то. Бери, что пожелает душа и все так просто, даром. Налеты на село начинались неожиданно, со всех сторон, облавой.