Лора Шрофф - Невидимая нить. Встреча, которая изменила все Страница 18

– Это так вкусно, что я одна могла бы все это съесть.

Мне было тогда семь лет. Я думаю, что такая фраза вполне простительна для ребенка такого возраста.

Отец сказал:

– Отлично, вот ты сейчас все мороженое и съешь.

Все дети тут же разбежались. Отец поставил передо мной коробку с мороженым и приказал, чтобы я начала есть. Мама была тогда на работе, и остановить отца было некому. Я съела одну, потом вторую и наконец третью. На четвертой я начала плакать. На шестой или седьмой меня вырвало. Отец был удовлетворен и вышел из кухни. Оставшееся мороженое так и растаяло в раковине, потому что никто не посмел к нему прикоснуться.

Мы жили в постоянном страхе, что отец может взорваться.

Мы жили в постоянном страхе, что отец может взорваться. Когда он был на работе, мы судорожно убирались в доме, чтобы у него не было поводов для недовольства. Но мы могли что-нибудь пропустить, и тогда у отца происходил нервный срыв. Когда он был дома, мы никогда не говорили громко. Если мы с Аннет спорили в нашей спальне, то делали это исключительно шепотом. Если я забывалась и повышала голос, Аннет тут же умоляла, чтобы я говорила тише.

Мама не боялась побоев, ее страшило, что дочь увидит ее в таком положении.

Когда предметом ярости отца была не я, а кто-то или что-то другое, это не сильно меняло ситуацию. Однажды на Рождество мать купила ему красивый бежевый пиджак. Тогда отец был трезвым, и пиджак ему очень понравился. На следующий день он был пьян. Отец схватил пиджак и, показывая на него матери, спросил:

– Ты что, решила, что я сутенер?

Потом он разрезал пиджак на части ножницами.

Самым ужасным было то, что он бил мать. Это было настолько страшно, что я не могла на это смотреть. Однажды мне показалось, что в своих побоях отец может зайти слишком далеко.

В моей памяти сохранился один случай, который я не забуду до конца дней.

Мы с Аннет лежали в кровати и уже почти спали, когда начался крик. Я не знала, в чем причина этого крика, но он продолжался очень долго, иногда стихая, а потом снова становясь громче. Я не могла различить голос матери, слышался только голос отца.

Потом я услышала звук разбившегося стекла и подумала, что отец выбросил мать в окно. Аннет умоляла меня остановить этот кошмар. Я была такой же испуганной, как и Аннет, но в тот раз волновалась о том, что могло случиться с матерью, и вбежала в комнату с криком «Мама, мама!». Оказалась, что окно в целости и сохранности, а отец бросил и разбил о стену настольную лампу. Стулья были перевернуты, и мама лежала на полу в синяках и ссадинах. Я по сей день помню выражение полного ужаса на ее лице. Она не боялась побоев, ее страшило, что дочь увидит ее в таком положении.

После того как отец заснул, мы с Аннет успокаивали маму. Фрэнк был слишком испуган и не выходил из своей спальни. Утром мама повторяла свою обычную фразу: «Ведите себя естественно, словно ничего не произошло». Мы пошли в школу, мама убралась, и никто не вспоминал, что произошло, словно все это было кошмарным сном.

IX

Коричневый бумажный пакет

Примерно на пятой встрече с Морисом я рассказала моей начальнице Валери, что пригласила его к себе и приготовила ему обед. Валери встревожилась.

– Лора, послушай, я не понимаю, зачем ты все это делаешь, – сказала она, – ты его вообще не знаешь, ты не знаешь его семьи, все это может им очень не понравиться.

Я рассказала ей, что видела его мать, что всем в его семье было совершенно наплевать на то, что происходит с Морисом, но это ее не убедило.

– Лора, тебе не стоит приводить этого мальчика к себе в квартиру, это уже слишком, – сказала она. Валери повысила тон, чтобы я ее услышала.

– Ты же не хочешь, чтобы в твою дверь начали стучаться люди из социальных служб, занимающиеся детьми из проблемных семей. Тебе точно стоит быть поосторожнее. Ты белая, а он – черный. Все это может очень плохо закончиться.

Я прекрасно понимала, что Валери говорит от чистого сердца. Она была моим близким другом и волновалась за меня. И я осознавала, что в том, что она говорит, много важного. Я слишком увлеклась. Мне действительно не стоит приводить его себе в квартиру. Все мои действия можно очень легко и неправильно истолковать. Я понимала, что Валери волнуется по поводу моей безопасности. Она сказала мне все, что должна была сказать настоящая подруга. Более того, несколько других близких друзей и даже мои собственные сестры выразили мне свои опасения. Тем не менее я продолжала делать то, что считала нужным. Я не могла с рациональной точки зрения объяснить собственное поведение, но в глубине души понимала, что делаю все правильно.

– Послушай, Валери, Морис – хороший мальчик, который живет в ужасных условиях. Ему нужен человек, который в состоянии ему помочь.

Мне показалось, что я не убедила Валери, но продолжала держать ее в курсе о происходящем с Морисом, и она перестала или стала меньше за меня волноваться. Позже она сказала, что поняла и признала, что у нас с Морисом возникли настоящие дружеские отношения, и я помогаю ему, и это, возможно, повлияет на всю его дальнейшую жизнь. «С такой серьезной штукой не поспоришь, – заметила Валери. – Видимо, это неизбежный риск, на который ты готова идти».

Все мои друзья в USA Today – Лу, Пол и остальные – тоже постепенно поняли, что я пытаюсь сделать для Мориса. Они переживали и волновались, но чем больше узнавали про Мориса и наши отношения, тем меньше боялись, что со мной может что-то произойти. Они сами начали расспрашивать меня, что нового мы придумали с Морисом. Лу оказывал мне особую поддержку и неоднократно говорил, что ценит то, что я делаю для Мориса. У него тогда было двое маленьких детей, и он понимал, что Морису наверняка приходится в своей жизни бороться с массой сложностей. В один прекрасный день Лу пришел в офис с большим бумажным пакетом.

В этом пакете была одежда.

Морис заметил, что многие взрослые ведут себя так, словно его не существует.

Он сказал, что поискал у себя в шкафу и нашел то, что уже не носит. Он понимал, что все эти штаны, свитера и рубашки будут велики Морису, но все вещи были в хорошем состоянии.

– Ты же говорила, что у него мало одежды, – сказал он. – Вот, может быть, ему все это пригодится.

Я посмотрела на содержимое пакета. Все вещи были практически новыми. На некоторых были бирки из магазина.

На глаза навернулись слезы. Я обняла Лу и поблагодарила его. Потом закрыла дверь своего офиса и немного поплакала.

Мы с Морисом теперь даже не договаривались о следующей встречи в понедельник. Он появлялся в здании, швейцар звонил мне, и я просила его пропустить.

Морис рассказывал мне, что иногда швейцар в комплексе «Симфония» не впускал его сразу, а заставлял ждать. Швейцар мог заниматься другими жильцами, звонить или делать что-то. Он отгонял Мориса в дальний угол зала и разрешал ему проходить, когда все жильцы исчезали из холла. Морис сказал, что швейцар относился к нему по-другому, когда он был без меня. Морис заметил, что многие взрослые ведут себя так, словно его не существует или он невидимый. Однажды, когда он опаздывал ко мне, он спросил прохожего, который час. Прохожий ничего не ответил и продолжал идти своей дорогой. Морис задал тот же вопрос другому прохожему, и реакция была та же. Люди не просто не отвечали на его вопрос, они вели себя так, словно его не существовало.