Владимир Герлах - Изменник Страница 18

Вера смотрела на плачущую Сару и сама плакала: «Не плачь, ради Бога, я обещаю… я все сделаю для вас, все что могу. Мне стыдно, что мы русские тоже вас мучаем. Но только ты ошибаешься, если ты думаешь, что Галанина так легко уговорить. Если бы ты только слышала, как орал на меня этот зверь. И вовсе я ему не нравлюсь… ты ужасно ошибаешься. И как он смеет, чтобы я ему нравилась! Но я все таки постараюсь, даю тебе слово! Скажи, как тебе удалось к нам пробраться?» Сара рассмеялась, показав белые мелкие зубы: «Ах, Вера, разве мы не знаем вас, русских: позвали полицейских в дом, угостили хорошо, ну и выпросили разрешение тебя на минуту повидать, они ведь все знают, что мы с тобой большие подруги, согласились и еще сами сюда к вам провели. Теперь я побегу, прощай, смотри, мы на тебя все надеемся».

Она исчезла и тетя Маня вопросительно посмотрела на свою любимицу. «Хорошо, тетя Маня», тряхнула головой Вера: «Я согласна быть на гулянке, где мое платье, то что я себе на свадьбу приготовила, синенькое с белыми полосками?» — «Сейчас найду. Ну вот и хорошо! я так рада. А то что же это получается? Такая гулянка без моей красавицы, все равно что стол без пирогов. Иди в свою комнатку, я тебе туда платьице принесу, вот только пройду на кухню к девушкам, поднесу им наливочки, а то что-то приставать стали…»

Галанин пил, ел, шутил с хозяевами и Ниной и никак не мог освободиться от неприятного ощущения враждебности и даже ненависти разлитой в воздухе: причиной этому была Вера. Она сидела против него за столом, рядом с Розеном и он поймал несколько раз ее взгляд, в то время как она как будто оживленно разговаривала со своим соседом, взгляд неприятный и враждебный. Нина в восторге, что сидела рядом со своим освободителем, таяла от счастья когда он подкладывал в ее тарелку куски пирога и подливал наливки в ее стакан и пил за ее здоровье. Розен, выпив по ошибке сразу стакан водки с русскими, быстро пьянел и все чаще смотрел через монокль на Верину грудь: «Энтшульдиген битте, я не привык пить водку стаканами, я ведь немец. Что русскому хорошо, то для немца смерть! Вот Галанин — другое дело, он полнокровный русский… и что тут смешного? Боже мой! Гот, зи ист зюсс! вы очаровательны, когда смеетесь! На здоровье, налейте и мне в стакан, я хочу выпить за ваше здоровье, за здоровье всех русских красавиц!» Шаландин выпил полный стакан водки, закусил грибком: «А знаете, Алексей Сергеевич, в первый раз я усум-нился в том, что вы русский там на площади, когда вы выпили ваш стакан водки и не поморщились». — «Эх вы, дураки», вмешался в разговор дядя Прохор: «Был бы я с вами там на площади, сразу вывел бы его на чистую воду. Ну посмотрите сами, что в нем немецкого? одна форма. А глаза, рот, усы? все наше русское, родное! И ты, Вера, дура набитая: прибежала домой… немец такой, сякой, а он тут над тобой смеялся. А еще учительница!»

Галанин посмотрел мельком на Веру, заметил как она покраснела до ушей и еще милее стала. Его сердце неприятно сжалось: «милая девочка, детские губы и волосы золотые, гладко причесанные и платьице голубенькое так наивно и трогательно ее грудь подчеркивает, Розена, скотину, соблазняет. Но комсомолка, на Сталина, наверное, молится и с комсомольцами втихомолку развратничает, а здесь из себя невинную корчит».

Она его сердила и раздражала, он подставил свой стакан услужливому дяде Прохору, слушал его рассуждения: «Вот это и я понимаю… пейте, выпивайте и головы не теряйте: смотрите как у нас хорошо получается! какое содружество: русские, немцы, полиция, женщины, вы! Ах, душа радуется, так все хорошо и благородно. Как в старое, доброе времячко. Вспомню, как бывало, отец благочинный…»

— «Ну понес опять свое!» перебила его тетя Маня: «Ты лучше присматривай, чтобы у всех были рюмки и стаканы полные… не забудь, что ты здесь хозяин!» — «Господи, да разве я могу забыть? Да ни за что! Чтоб мне здесь сию минуту сквозь землю провалиться! А ну ка пьем все разом и до дна! Что же вы все там над стаканами колдуете?..» Все покорно выпили. Галанин смотрел на подвыпившего хозяина, на веселых гостей, улыбался потемневшим глазам Нины. Столетов, толстый директор винного завода, с красным носом и бородой лопатой, с увлечением рассказывал о хитростях винокурения, потом сбился и закончил с авторитетом: «Наша водка самая лучшая в мире. Это и всей историей давно доказано. А почему? А вот почему: тут надо, конечно, знать как ее проклятую гнать, а, главное, очищать! Вот посмотрите сюда, отцы родные». Он взял в руки бутылку водки и поднес ее к лампе: «Смотрите сюда внимательно в водку. Что вы здесь видите? А вы видите здесь слезу девичью невинную. Не так ли? Ну-с хорошо, а теперь понюхайте ее как полагается, прошу». Он откупоривал бутылку, нюхал водку, закрыв глаза, потом давал нюхать Галанину: «Что? Сивуху, чувствуете? Нет? То то! И вот почему, дорогие мои товарищи, и пить ее можно сколько угодно и чайными стаканами и до чертиков, а на другой день встанешь, тряхнешь головой, в ней все ясно и чисто, не болит, в сердце не ноет, ну прямо, как будто, младенец новорожденный, можно сразу начинать сначала. Вот какая она, наша водка русская, наша гордость и радость. Так выпьем же, товарищи и друзья! Выпьем до дна! А за кого же мы выпьем? Да за кого же другого, как за нашего дорогого освободителя-беляка Галанина Пусть он живет на многая лета на страх комиссарам и жидам, а нам на радость и счастье! Ура!» Все шумно выпили и Столетов долго колол лицо Галанина своей жесткой бородой в избытке чувств, только Вера занятая своим разговором с Розеном не пила и сердилась под взглядом собеседника, который очевидно ничего не понимая, тупо смотрел в вырез ее платья.

Продолжали пить и с тостами и без тостов и скоро все опьянели тяжелым похожим на сон одурением от много выпитой водки и наливки. Уже давно была глубокая ночь, столы поставили к стенам, там же у стен у вновь принесенных ящиков с водкой уселись гости. Столетов то и дело подсовывал какие то бумажки поочередно Галанину и Розену, те их подписывали не читая, из кухни пришли визжащие девушки и полицейские, откуда то появился грамофон со старомодной большой трубой, начал играть марши и вальсы, ему вторила гармонь в ловких руках Степана.

Галанин сидел у стены вместе с дядей Прохором, Столетовым и Шаландиным, смотрел как по комнате кружились пары танцующих: Вера с Розеном, который старался обнять ее покрепче, Нина со Степаном, Иванов со своей женой, худой седеющей женщиной в красном платье. Тетя Маня подошла к ним и заставила пойти с ней Шаландина. Дядя Прохор по старому не забывал пить и угощать других!

«А что же вы, Алексей Сергеевич, не пройдетесь с нашей Верой, ишь как она веселится, красавица, раньше и я занимался этим делом, но вот теперь постарел — лучше выпить…» — «И правильно», подтвердил Столетов: «все это пустое, всякие там выкрутасы. Одно волнение ненужное. Выпьем, товарищи, и закусим по пирожку… вот так… ммм… хорошо! Одним словом, жить стало лучше, жить стало веселей, как сказал наш дорогой… э-э-э! пьем…»