Созвездие Антура - Анатолий Константинович Белозерцев Страница 18

первым советским исследователем, занявшимся изучением тюленей на Малой Курильской гряде. Мне посчастливилось стать на дорогу первооткрывателя. Еще недавно на зоогеографической карте Курильские острова представляли «белое пятно», а сейчас полностью исследованы. Один мой коллега — Берзин — утверждает, что это — подвиг. Ну, он хватил. Какой тут подвиг? Просто до нас никто этим всерьез не занимался — руки не доходили. А мы наверстываем упущенное — вкалываем, как волки. Вот и весь подвиг. Работается легко и с безмерным увлечением.

…Уже пять дней у нас живет новорожденный островного — самое милое существо на свете. Пытаюсь искусственно кормить его, хочу привезти во Владивосток. (Тайно мечтаю показать во время доклада — записал на магнитофонную пленку голос тюлененка.) Веду наблюдения.

Вернулся с берега, где выхватил из рук почтарей «слова родных» и чуть ли не вплавь кинулся на судно. Всего десять писем. Нужно сегодня же отправить всем ответы, так как ночью уходим — заход в бухту внеплановый, и о нем начальству не сообщаю. Поэтому постараюсь быть кратким (правда, не всегда у меня это получается).

Домочадцы мои живут неплохо. Сегодня получил от Люси письма. Молодчина! Думаю, другой такой — умеющей годами ждать возвращения мужа, который в это время залегает с тюленями на лежбищах, — мне уже не найти. Да еще в условиях Владивостока, который по своим нравам, ей-ей, не Челябинск.

Я уже сообщал, работа моя подвигается. Думаю, в ближайшее время «родится» 6—7 новых статей.

Поскольку других вопросов нет, заканчиваю».

Глава 22

„Я — ИССЛЕДОВАТЕЛЬ, А НЕ ХОЗЯЙСТВЕННИК!“

Алексей пришел в институт, как обычно, к началу рабочего дня. В лаборатории уже были Панина и Косыгин.

— Как там, на Сахалине? — встретил его вопросом Геннадий.

— На острове — нормальная погода, — делая озабоченный вид, пропел Белкин.

— Это и без тебя знаю, — проворчал Косыгин. — Я о совещании спрашиваю.

— Ах, о совещании? — будто удивившись, переспросил Алексей. — Совещание как совещание — одна трата времени.

— Представляете себе, — продолжал Белкин уже без прежнего налета шутливости, — три дня болтовни! Это двадцать четыре рабочих часа! Помножьте на сотню праздно болтающихся. Получается: почти две с половиной тысячи украденных у государства человеко-часов. Я бы за такое сжигал виновников на костре. Как во времена инквизиции.

— В таком случае, Леша, одним из первых надо сжечь моего папу, — сказала Галя. — Ведь ему чуть ли не каждый день приходится проводить совещания.

— Кирилл Иванович не в счет, — заявил Алексей. — Он проводит необходимые совещания. Так что не рассматривай Белкина как тенденциозную личность. Я не против совещаний вообще. Я против совещаний пустых, бестолковых… Единственное светлое пятно на сахалинской сходке — окончательно и бесповоротно разошлись со Снегиревым.

— Почему? — не удержался Косыгин.

— Для вас, Геннадий Митрофанович, не является секретом мой принцип: или вкалывать до седьмого пота, или катись ко всем чертям. Во время последней экспедиции Снегирев, по-моему, только и занимался тем, что пинал воздух.

— Не забывай, Леша, и другое, — возразил Косыгин. — Когда Снегирев заведовал нашей лабораторией, помнишь, как он «выбивал» для нас шхуны, деньги на экспедиции, позволял ездить в командировки в Москву, Ленинград, на Камчатку, наконец, редактировал твои статьи…

— Когда он редактировал статьи, я говорил ему спасибо. А то, что «выбивал» суда, деньги на экспедиции, — это входило в его обязанности. Он же подавал это так, будто делал нам одолжение… Что ни говори, любит он загребать жар чужими руками. И когда в гостинице зашел об этом разговор, так ему и сказал: «Или, Снегирев, будешь работать, или нам придется трогательно расстаться».

— А он?

— Невозмутимо заявил: «Мне искренне жаль, Белкин, что ты уродился всего лишь ломовой лошадью».

— А ты?

— Ответил, что признателен за сравнение со столь благородным животным, чего, к сожалению, сделать в отношении его не могу. Снегирев с бранью выскочил из комнаты… Хорошо, если бы проветрил мозги и сделал правильные выводы, — задумчиво закончил Белкин.

— Ты погорячился, Алексей, — предупредил Косыгин. — Аркадий не такой уж безнадежный парень. И не по-товарищески это — унижать коллегу.

— А по-товарищески — выезжать за счет других?

— Но об этом можно было бы поговорить без всяких обид.

— Иногда пощечина полезней «тысячи тонн словесной руды». Это даже Макаренко не отрицал…

— Леша! Тут тебя гранки дожидаются, — после неловкой паузы сообщила Панина.

— Какие гранки?

— Из Академии наук.

— Чего же вы, черти полосатые, голову морочите?

Алексей поспешил к столу и среди десятка различных папок увидел ровные колонки текста. Быстро пробежал по ним глазами, что-то вычеркивая и вставляя уточнения на полях.

— Наконец-то! — перевел дух, когда вычитал текст до конца. — Пусть знают наших, «фока-антисеребровских»!

Дверь отворилась, в комнату вошел Берзин. Русые, почти пепельные волосы сползли на его широкий, атакованный веснушками лоб.

— Привет «ластоногим»!

— Здравствуй, «китообразный»! — ответил Алексей.

— Чего зубы скалишь? — бросил Альфред в сторону Белкина.

— Не видишь, что ли, радуюсь — академики гранки прислали, обещают скоро напечатать статью об островном.

— Это другое дело, а я подумал: выполняешь неизвестное мне упражнение йогов. Прими, старик, мое сочувствие. Скоро о твоем тюлене узнает весь мир, а его первооткрыватель станет популярным, как голливудская кинозвезда.

— Это ты загнул.

— Чего загнул? «Доклады Академии» выписывают на всех шести континентах. Срочно нанимай секретаря для приема отечественных и зарубежных корреспондентов. Бери меня, только давай на берегу условимся: соотечественников принимаю я, иностранцев — ты.

— Почему? — удивился Алексей.

— Язык «хромает», а ты в нем ас.

— Нашел аса. Ты, как всегда, переоцениваешь мои возможности.

— Не скромничай. Лжескромность не украшает. Признайся: если ты вздумаешь написать письмо, допустим, какому-нибудь лорду, тебе потребуется не более пятнадцати-двадцати минут?..

— Ты к чему это, Берзин? Снова какую-нибудь «свинью» решил подложить?

— Надеюсь, не откажешь в любезности настрочить полторы странички одному американцу. Причем надо сегодня отправить письмо. Честное слово, Леш! Ждал тебя, как бога.

— Чем ждать, скорее бы сам написал.

— Все равно не успел бы. Я слышал не раз, как вы тут с Галкой лопочете. Это у вас вместо физической разминки, что ли?

— Нет, мы — за гармонию физического и духовного развития. А ты?

— Теоретически «да», практически не получается.

— Давай письмо и выметайся. Делаю это исключительно из-за хорошего расположения духа. Завтра ни за что не соглашусь…

— На завтра у тебя запрограммировано плохое настроение?

— Я не программирую плохого настроения, но находятся такие словоохотливые люди, которые все-таки портят его.

— Гарантируешь, что сегодня переведешь письмо, — тут же исчезаю. Думаешь, у меня нет дел?

* * *

После обеда в институте заседал Ученый совет: утверждали темы и сроки защиты кандидатских диссертаций. Когда черед дошел до Белкина, он поднялся и неторопливо начал:

— Я познакомился с тематикой кандидатских