Оксана Очкурова - 50 гениев, которые изменили мир Страница 18

С 1781 г. занятиями Бетховена руководил К. Г. Нефе – композитор, органист и видный эстетик. Тогда же 11-летний мальчик стал концертмейстером придворного театра и помощником органиста капеллы. Его обязанности как придворного музыканта значительно расширились, когда эрцгерцог Максимилиан стал курфюрстом Кельнским и начал проявлять заботу о музыкальной жизни Бонна, где располагалась его резиденция. В 1787 г. Бетховену удалось впервые посетить Вену – в то время музыкальную столицу Европы. По преданиям, Моцарт, послушав игру юноши, высоко оценил его импровизации и предсказал ему большое будущее, сказав: «Берегите его, однажды он заставит говорить о себе мир».

Но вскоре Бетховен должен был вернуться домой – его мать лежала при смерти. Он остался единственным кормильцем семьи, состоявшей к тому времени из беспутного отца и двух младших братьев. Пылкая и восприимчивая натура одаренного юноши привлекла внимание некоторых просвещенных боннских семейств, а блестящие фортепианные импровизации обеспечили ему свободный вход в любые музыкальные собрания.

В 1792 г. Бетховен во второй раз приехал в Вену. Понимая недостаточность своего образования, он отправился к Гайдну, признанному авторитету в области инструментальной музыки (Моцарт умер годом ранее), и некоторое время приносил ему для проверки упражнения в контрапункте. Маэстро, впрочем, вскоре охладел к строптивому ученику, и Людвиг втайне от него стал брать уроки у И. Шенка, а затем у более основательного И. Г. Альбрехтсбергера, автора отличного учебника по композиции. Помимо этого, желая усовершенствоваться в вокальном письме, он посещал в течение нескольких лет знаменитого Сальери. Вскоре молодой композитор вошел в кружок, объединявший титулованных любителей и профессиональных музыкантов.

Однако страстная сила и смелость бетховенской музыкальной речи представлялась благодушным венцам чем-то чудовищным и непонятным. Это, конечно, сильно раздражало и волновало Бетховена; он жаловался на изнеженность, инертность австрийцев, на отсутствие в Вене настоящей жизни, как он ее понимал: «Сила есть мораль человека, который хочет отличаться от других; и это моя мораль». Поэтому он решил посмотреть, не найдет ли отклик его «мораль» в том государстве, которое недавно так доблестно проявило свою силу. И он отправился в Берлин.

Но композитор обманулся в своих ожиданиях. В Германии он не только не нашел той «силы», которую искал, но встретился там с испорченностью нравов, прикрывавшейся лицемерным благочестием. Тем не менее Людвиг играл при дворе, имел огромный успех и получил от Фридриха II предложение остаться в Берлине и поступить к нему на службу, однако не принял его. Современник вспоминал по этому поводу: «В каком бы обществе Бетховен ни находился, он всегда своей импровизацией производил громадное впечатление на слушателей. Было что-то чудесное в выражении его игры, не говоря о прелести и самобытности его музыкальных мыслей и поразительной их разработке. Когда он заканчивал такие импровизации, то часто разражался громким смехом и издевался над состоянием, в которое привел своих слушателей. Иногда он чувствовал себя оскорбленным таким отношением. “Ну можно ли жить среди таких избалованных детей?” – говорил он и, как он сам рассказывал, единственно по этой причине отказался от королевского приглашения, последовавшего после подобной импровизации».

В 1800 г. Бетховен вернулся в Вену совершенно разочарованный в своих ожиданиях и никогда более не покидал надолго своего второго отечества. Здесь, вдали от политических событий того времени, он всецело отдался тому, что составляло для него жизнь, «как он ее понимал», – своему искусству. Он жил эти годы только музыкой, ни одно внешнее происшествие не отвлекало его от сосредоточенного напряжения: «Я живу только в моих нотах, и чуть готово одно – принимаюсь за другое. При моей теперешней работе я пишу три-четыре вещи сразу».

Нам остается только гадать, до какой степени бетховенская глухота повлияла на его творчество. Недуг развивался постепенно. Уже в 1798 г. он жаловался на шум в ушах, ему бывало трудно различать высокие тоны, понимать беседу, ведущуюся шепотом. В ужасе от перспективы стать объектом жалости, он рассказал о своей болезни близкому другу – К. Аменде, а также докторам, которые посоветовали ему по возможности беречь слух. Бетховен продолжал вращаться в кругу своих венских друзей, принимал участие в музыкальных вечерах, много сочинял. Ему так хорошо удавалось скрывать глухоту, что до 1812 г. даже часто встречавшиеся с ним люди не подозревали, насколько серьезна его болезнь. То, что при беседе он часто отвечал невпопад, приписывали его плохому настроению или рассеянности.

Летом 1802 г. Людвиг удалился в тихий пригород Вены – Хайлигенштадт. Там появился потрясающий документ – «Хайлигенштадтское завещание», мучительная исповедь терзаемого недугом музыканта. Завещание было адресовано братьям Бетховена (с указанием прочитать и исполнить после его смерти). В нем он говорил о своих душевных страданиях: мучительно, когда «человек, стоящий рядом со мной, слышит доносящийся издали наигрыш флейты, не слышный для меня; или когда кто-нибудь слышит пение пастуха, а я не могу различить ни звука». Это документальное свидетельство того, в каком сложном положении находился в тот момент музыкант, однако совсем скоро, во всяком случае внешне, от этого взрыва отчаяния не осталось и следа.

Уже спустя несколько месяцев композитор продемонстрировал публике свои новые произведения, о которых современник вспоминал: «Во время исполнения своего концерта с оркестром Бетховен попросил меня переворачивать ему страницы; но – праведное небо! – это было легче сказать, чем исполнить; я увидал почти совершенно пустые листы нотной бумаги; только там и сям было нацарапано несколько долженствующих служить ему путеводною нитью иероглифов. Он играл всю партию наизусть, ибо, как это у него почти всегда бывало, она была еще не написана. Таким образом, он должен был делать мне незаметный кивок всякий раз, когда кончал какой-нибудь из таких невидимых пассажей, и мой нескрываемый ужас пропустить этот решительный момент доставлял ему неописуемое удовольствие; после концерта, во время скромного ужина, он все еще продолжал покатываться со смеху».

Первый решительный прорыв к тому, что сам Бетховен называл «новым путем», произошел в Третьей симфонии (Героической), работа над которой относится к 1803–1804 гг. Известно, что изначально в авторской партитуре произведение называлось «Буонопарте». Однако после того как Наполеон провозгласил себя императором, Бетховен впал в ярость: «И он тоже не что иное, как обыкновенный человек!.. Он станет тираном!» Композитор разорвал заглавный лист и переписал страницу заново: «Героическая симфония (в знак воспоминания об одном великом человеке)».