Коллектив авторов - Воспоминания о Корнее Чуковском Страница 18

Одно прибежище — книги. В библиотеке Британского музея тепло, тихо, чинно. Сосредоточенно читают люди, скрипят по бумаге гусиные перья, еле слышно шуршит песок, которым посыпают написанное (вместо промокашки). Работники библиотеки скоро замечают молодого человека, который с утра до вечера читает, не обращая внимания на звонки, отмечающие время завтрака, чая, обеда. Объясняется он почему-то только письменно, как немой! Заговори он на своем «зрительном» английском языке, никто бы его не понял! Все-таки с ним удается сговориться письменно — пишет он по-английски отлично! — и, узнав, что он русский, ему поручают работу по составлению каталога русских книг. Это работа, это заработок в размере одного шиллинга в день! А в шиллинге содержится двенадцать пенсов, а за шесть пенсов можно съесть ленч! Ленч — нечто среднее между завтраком и обедом.

В это же время Корней Иванович сблизился с одной лондонской семьей. Жена русская, муж англичанин. При встрече муж крепко пожимал Корнею Ивановичу руку и радушно говорил:

— Чрез-вы-чайно!

Это было единственное русское слово, которое он знал!

А затем судьба, видимо, решила улыбнуться Корнею Ивановичу Чуковскому: «Одесские новости» перевели ему четыреста рублей! Это было спасение, возможность уехать на родину, в Россию!

Корней Иванович купил чемодан, фотоаппарат, купил золотые часы с медной цепочкой — на золотую денег не хватило, да и медная, хорошо надраенная, сверкала, как золото. Корней Иванович подарил свою корзину с утюгами трущобным соседям и сел на пароход, отправлявшийся из Кардиффа в Константинополь. Устроил его на этот пароход муж русской дамы. На прощанье англичанин в последний раз пожал руку Корнею Ивановичу и сердечно сказал ему:

— Чрез-вы-чайно!

И Корней Иванович Чуковский отплыл, махая с борта парохода «Гизелла Грэдель» все тою же необыкновенной широкополой шляпой, которую он вывез еще из России.

Не подумайте, что речь пойдет здесь о том море, по которому Корней Иванович плыл из Лондона в Россию. Я расскажу, хотя и очень кратко, о том море — политическом, общественном, литературном, — в которое Корней Иванович попал по возвращении на родину. Это был стремительный водоворот революционных событий 1905 года. Революция взбаламутила, «взбулгачила» всю страну из конца в конец, закружила, как пурга, все и всех. Закружились даже и такие люди, которые вовсе не были склонны к этому, как же было не ринуться очертя голову в этот водоворот Корнею Ивановичу Чуковскому с его темпераментом борца, с веселой драчливостью очень молодого человека, с его жизнелюбием и светлым писательским талантом!

На передовой линии тогдашней легальной, то есть незапрещенной, неподпольной, литературы были сатирические журналы. Они выступали против царского произвола, иногда с блеском настоящего таланта. Царское самодержавие в свою очередь боролось с ними и делало это если и без таланта, то со свирепой яростью. Жизнь этих журналов была очень непродолжительной, иные из них, подобно мотылькам, жили только один день: очень часто запрещался и изымался уже первый номер журнала. А были и такие, которым вовсе не удавалось родиться: полиция делала налет на типографию, конфисковывала готовый тираж, рассыпала набор. Мотыльковый век был и у редакторов: один-два номера выпустил — и пожалуйте в тюрьму. Так был арестован и К. И. Чуковский, выпускавший один из самых ярких, остросатирических журналов «Сигнал».

В последующие годы Корней Иванович много работал в газетах и журналах, главным образом как литературный критик.

В это время выявилась одна драгоценная черта его творчества: он никогда не уходит от затронутого им вопроса, он все снова и снова возвращается к нему. Так, начав еще до революции переводить классиков зарубежной литературы, Корней Иванович работает в области перевода и сегодня: еще недавно он дал превосходный стихотворный перевод комедии Шекспира «Напрасные усилия любви». Мало того — он все годы разрабатывал в статьях и книгах вопросы художественного перевода, громя со свойственной ему пламенной яростью плохие, ремесленные переводы, поощряя и поднимая хорошие. Другой пример. Еще до революции К. И. Чуковский начал изучать язык детей. Сперва это были статьи в газетах, потом появилась первая книжечка «От двух до пяти». Книжечка эта переиздавалась множество раз, но никогда это не были простые переиздания: каждый раз Корней Иванович переписывал книжку заново, все увеличивая ее материал, все углубляя вопрос. Последнее издание этой книжки — интереснейший, ценнейший труд, один из немногих, имеющихся в этой области.

Более сорока лет своей жизни посвятил К. И. Чуковский изучению творчества Н. А. Некрасова. Этот величайший поэт русского народного горя недаром называл свою поэзию «кнутом иссеченная муза»: из всех поэтов, изуродованных царской цензурой, Некрасов был, может быть, одним из самых изуродованных. В дореволюционных изданиях сочинений Некрасова недоставало огромных кусков, варварски вырванных цензурой из его текста. Многие места были изменены, искажены рукой самого Некрасова, пытавшегося протиснуть свои произведения хотя бы в таком искалеченном виде. Путем кропотливых, упорных поисков и талантливых находок, сличения текстов, сопоставления их Корней Иванович открыл нам подлинного Некрасова — его творчество, его жизнь, его эпоху. И сейчас он не оставляет этой работы, не успокаивается на написанных им четырех книгах о Некрасове и многих статьях о нем. А сколько литературоведов, пойдя по этому пути, открытому К. И. Чуковским, продолжили и расширили эту работу!

Судьба подарила К. И. Чуковскому радость общения с целым рядом замечательных людей — А. М. Горьким, И. Е. Репиным, В. В. Маяковским. Это богатство попало в хорошие руки. Корней Иванович ничего не забыл, он все помнит, и его воспоминания об этих людях, частично уже напечатанные, частично подготовляемые им для печати, сохранят эту дорогую память для будущих поколений.

Нужно ли, говоря с советскими детьми о К. И. Чуковском, рассказывать подробно о том, что им написано и сделано? «Крокодил», «Мойдодыр», «Доктор Айболит», «Муха-Цокотуха» и многие другие прекрасные книжки хорошо известны миллионам советских ребят и неизменно любимы ими.

Если бы я захотела перечислить только одни фамилии тех молодых начинающих писателей, которым К. И. Чуковский помог войти в литературу, о которых он всегда помнил и отечески нежно и деликатно заботился и заботится, то это заняло бы целую страницу. Я и так не рассказала и одной десятой того, что сделал человек — поэт и прозаик, критик, литературовед, автор замечательных исследований и воспоминаний, переводчик, писатель, которого считают своим и взрослые, и дети, потому что он друг и взрослых, и детей.