Питер Маас - Исповедь Джо Валачи Страница 18

От Воллеро Валачи также услышал намеки на существование некоего тайного преступного сообщества, которое однажды предстанет перед ним как «Коза ностра». Однако когда Валачи попробовал узнать подробности, Воллеро просто сказал: «Не спеши, парень. В свое время узнаешь все, что тебе полагается. Я не имею права тебе рассказывать».

Второй срок Валачи в тюрьме Синг-Синг истек 15 июня 1928 года. По его мнению, он провел там время совсем не даром. «Я вернулся домой, — говорил он, — грамотным человеком. В школе я особенно не напрягался, но по крайней мере мог слегка читать и даже понимал, что читаю. До того, как я во второй раз попал в Синг-Синг, я с трудом разбирал уличные вывески. Но самое главное, что я научился там жизни. Что это такое, можно объяснять целый день. Это всего навсего изучение человеческой натуры в другом мире, а Синг-Синг, поверьте мне, это и есть другой мир».

Немедленно после освобождения у Валачи снова возникли проблемы. Вернуться к ирландцам он не мог, даже если бы захотел. Материализовались все его опасения по поводу их зверских методов работы: из семи членов шайки один повесился в тюрьме, другой просто исчез, третий попал на электрический стул за убийство полицейского, четвертый, Фрэнк Ла Плюма, был убит по приказу Терранова, а двое оставшихся поубивали друг друга в пьяной драке. В живых остались только сидевший в тюрьме Синг-Синг Голландец Хоги и сам Валачи.

Он мог бы отправиться в Чикаго, как ему предлагал Воллеро, и работать на Капоне, но ему не улыбалось покидать хорошо знакомый Восточный Гарлем. Однако в этом случае жизненно важным для него вопросом было утрясти все дела с Чиро Терранова, Винсентом Рао и остальными членами шайки со 116-й улицы. Определенные надежды на это у него были. Вскоре после покушения на его жизнь в Синг-Синг попал его друг Редкозубый, осужденный за грабеж, и Валачи обратился к нему за советом. «По-моему, тебе не стоит беспокоиться, — сказал Редкозубый. — Как ты знаешь, время лечит. Прикинься дурачком и какое-то время не высовывайся. Многие считают, что ты пострадал ни за что».

Помня об этом, Валачи вышел на Фрэнка Ливорси, шофера и телохранителя Терранова. Валачи передал ему слова Редкозубого и добавил: «Я только что вышел. Попробуй узнать, какой у меня расклад».

Через несколько дней Ливорси докладывал: «Не лезь в чужие дела, и тебя никто не тронет. На тебя никто зла не держит. Что было, то прошло».

Однако это было далеко не приглашение присоединиться к его бывшим дружкам со 116-й улицы, многие из которых занялись рэкетом [11]. «Иными словами, — отмечает Валачи, — они бросили воровство. Организовались в группы. Но меня к себе не брали, поэтому я точно не знал, чем они занимаются. Я был вынужден выбираться сам по себе. Ну, я и подумал, чему быть, того не миновать».

Оставленный на произвол судьбы Валачи вернулся к хорошо знакомому ему делу — грабежу и сколотил для этого шайку из шести итальянцев. Они работали две-три ночи в неделю, и их общий «навар» составлял примерно 1500 долларов в неделю. «После дележа оставалось немного, — говорит Валачи, — но мы оставались на плаву, а большего мне и не надо было».

В начале 1929 года из тюрьмы вернулся Редкозубый. «Редкозубый, — рассказывает Валачи, — был для меня вроде школьного учителя по предмету «уголовщина». Валачи в нем нравилось все — дорогие костюмы, внешний вид, «крутость», поэтому он и попросил Редкозубого помочь ему поправить дела. «Я знал, что Редкозубый в команде, — говорит Валачи. — Когда я спросил его, как мне тоже туда попасть, он велел подождать. Велел сидеть тихо и не пропадать, а со временем все, мол, образуется».

Вдохновленный обещанием Редкозубого вовлечь его в рэкет, Валачи продолжал свои налеты, а тем временем денежные затруднения усилились. Он снял отдельную квартиру рядом с родительской. Для родителей Валачи был единственным источником существования, потому что его старший брат, патологический одиночка, был к тому времени приговорен к пожизненному заключению за участие в четырех вооруженных грабежах.

Потом умер отец. Однажды среди бела дня он обнаружил его в своей квартире в подавленном состоянии и щедро выделил 10 долларов на вино. К тому времени, когда Редкозубый зашел за Валачи, чтобы вместе отправиться в город развлекаться, старик уже отключился на полу. Приятели, смеясь, переложили его на кровать и ушли. Вернувшись вечером домой, Валачи увидел отца лежащим в точно таком же положении, только вокруг рта застыла какая-то подозрительная пена. Перепугавшись до смерти, он сделал немыслимое — побежал к участковому полицейскому и попросил его вызвать скорую помощь. Но было поздно. Отец не смог выйти из алкогольной комы и скончался в возрасте 52 лет.

Появилась у Валачи и его первая любовница, официантка, которую он называл просто Мэй — «Какого черта, она ведь замужем». Она работала в дансинг-холле на 125-й улице под названием «Радужные сады». «Это была моя первая постоянная девушка, — говорит Валачи. — Она была еврейкой, но мне на это было наплевать. Она была прехорошенькая, да и подругой была что надо. Как сейчас помню, она носила двенадцатый размер, поэтому когда мы залезали в швейные мастерские, я всегда оставлял для нее несколько платьев.»

Совсем неожиданно они стали вести совместное хозяйство. Молодой Валачи гулял с Мэй месяца полтора, когда она вдруг сообщила ему, что подобрала для них квартирку в Бронксе и уже заказала мебель. Он предпринял слабую попытку уклониться, заявив, что не имеет постоянного дохода, однако Мэй на это по всем правилам возразила, что с работы она уходить не будет. «Ну, я и согласился, — вспоминает Валачи. — Я подумал, что если у нас не сладится, она всегда может вернуться к матери».

Близость с Мэй и смерть отца в совокупности помогли Валачи сгладить натянутые отношения с итальянскими гангстерами, которые образовались в результате сотрудничества с ирландцами. Лучшей подругой Мэй была любовница Фрэнка Ливорси, поспособствовавшего Валачи утрясти конфликт после освобождения. А когда эти две парочки начали регулярно проводить вместе вечера на квартире в Бронксе, Ливорси даже повел разговор о том, чтобы полностью уладить отношения с Чиро Терранова. По поводу этой перспективы у Валачи был целый ряд сомнений, прежде всего потому что он ненавидел Чиро больше всех на свете.

Смерть отца также помогла Валачи восстановить дружбу со старыми приятелями. Некоторые из них пришли на похороны отдать дань уважения покойному, а после похорон уже многие начали его сердечно приветствовать на улице. И вот вскоре после этого произошла судьбоносная встреча.

Через какого-нибудь одного парня, как это бывает, всегда знакомишься еще с кем-нибудь. И вот Редкозубый представляет меня Бобби Дойлу. Его настоящее имя было Джироламо Сантуччи. Был он когда-то боксером и выступал под именем Бобби Дойл. В те времена многие боксеры-итальянцы выступали под ирландскими именами, наверное, потому что их легче произносить. То, что Бобби Дойл бывший боксер, было видно по его разбитому носу. Он был очень вежлив, говорил медленно, к делу подходил издалека. Один раз он меня спрашивает: «Как твои ребята, с которыми ты воруешь?» и все такое прочее. Потом спрашивает, могу ли я срочно собрать шесть-семь надежных парней. Я отвечаю: «Могу собрать дюжину». Потом он спрашивает, какие у меня отношения с Фрэнком, имея в виду Фрэнка Ливорси. Я отвечаю: «Самые наилучшие. Это ведь он помог мне утрясти дела, когда я вышел на свободу. Меня тогда никто не тронул. А что?»