Александр Лебедь - За державу обидно Страница 18

Выполнив ближайшую задачу, выйдя в пункты сбора, полк начал, как принято, зализывать раны. Лесок, на опушке пень, на пне стоит обычная алюминиевая солдатская миска, наполненная йодом. У миски - фельдшер-солдат совершенно непроницаемым лицом, в руках квач - лучина с намотанным бинтом. К нему - длинная очередь травмированных. Фельдшер макает лучину в миску и мажет ободранные места очередному страдальцу. Слышится зубовный скрежет, и округу оглашает сочный русский мат, хохот, обычные солдатские подначки.

Но к вечеру черниговцы-десантники начали оглаживать свои перышки. Как-никак родная земля. Остатки вечера, частично ночи, ушли потом на приведение внешнего вида в порядок, и утром большой колонной полк двинулся в Чернигов. Встречали десантников с оркестром, море цветов, улыбок, теплые речи.

Но были и издержки. Мамы, папы, дедушки и бабушки, друзья и приятели, одноклассники и одноклассницы буквально растянули солдат по домам и клубам, по знакомым и незнакомым.

Все пережитое на десантировании, радость встречи вылились в нормальную российскую пьянку. Весь вечер и всю ночь пришлось собирать загулявших парашютистов. Картина впечатляющая, но описывать ее нет смысла. Но, к чести черниговцев, в конечном счете утром все до единого встали в строй, и полк организованно, эшелоном, отбыл в Псков. Тяжело травмированных оставили в местном госпитале, а человек 30 с отдельными переломами посадили в классный вагон вместе с оркестром, и они поехали лечиться домой. Во все времена (кроме военных) эшелоны имеют ту неприятную особенность, что часами простаивают на отдельных станциях и полустанках. На каждой такой остановке оркестранты заботливо выносили и выводили закованных в гипсы и бинты офицеров, солдат, сажали их в полукруг, становились сзади, и над станцией неслись звуки самых бравурных маршей. Смотреть на эту композицию без смеха было невозможно. А смех, как известно, лучшее лекарство от боли.

Этих курсантов я как командир роты выпустил в 1977 году, подавляющее большинство молодых офицеров прошло через горнило афганской войны и не без потерь. Первым погиб лейтенант Иван Иванович Прохор. Всего же из этого выпуска вернулись домой в цинковом обрамлении 9 человек.

Новый набор я вел с меньшим энтузиазмом, чем предыдущий. После первого курса я написал рапорт с просьбой отправить меня для дальнейшего прохождения службы в войска. Училище мне, честно говоря, надоело, хотелось чего-то нового.

В ответ мне было объяснено, что я карьерист, что каких-то два года прокомандовал ротой и уже намерен уйти. Было предложено прокомандовать еще хотя бы год, а потом уже заикаться о переводе.

Прошел еще год. Я опять написал рапорт, командир батальона подполковник В. И. Степанов его подписал. Через некоторое время я опять обратился по команде с просьбой дать мне любой ответ: положительный или отрицательный. Но выяснилось, что рапорт исчез. План перемещения офицеров был уже рассмотрен и утвержден. ...Поезд снова ушел! И еще год прошел. На моем очередном рапорте начальник училища генерал-лейтенант А. В. Чекризов начертал: "Отправить в войска после выпуска 1981 года". Таким образом, я стал вторым в истории училища человеком (первым был капитан Трегубенко), который довел роту в качестве ее командира от начала и до конца.

После выпуска очередной, второй по счету, роты выяснилось, что я вдруг из молодых сразу стал старым. Мне на тот период был 31 год, звание капитан, и я считался очень опытным командиром курсантской роты. Естественно, я задался вопросом: где же цветущий средний возраст, как я из молодых и перспективных сразу угодил в "старики", обузу кадровых органов?

Тут меня, наконец, стали замечать. Первым пригласил начальник кафедры огневой подготовки полковник В. А. Бобров, громкоголосый, напористый, энергичный, пользовавшийся большим уважением.

Он объяснил мне, что у общевойскового командира голоса должно хватать на дальность прямого выстрела из любого вида стрелкового вооружения. По этому показателю для возглавляемой им кафедры я очень даже подхожу. И полковник предложил мне стать преподавателем огневой подготовки. Я сказал, что преподаватель - это талант от Бога, таких данных мне создатель не дал, а быть сереньким и средненьким преподавателем я не хочу.

Мои речи оскорбили Боброва, вызвали бурю эмоций, и я ушел, сопровождаемый напутствием, что еще десять раз пожалею о своей глупости. Через день аналогичное предложение мне сделал начальник кафедры тактики полковник Хохлов.

Схема была той же - год на спецотделении, потом академия, заочно основной факультет. Заманчиво, но я снова отказался.

Третье предложение сделал начальник училища - стать командиром курсантского батальона. Это полковничья должность, и я согласился. Но тут неожиданно выяснилось, что я все-таки... молодой! Решение о моем назначении не утвердил генерал армии Д. С. Сухоруков. Он сказал начальнику училища: "Капитан, 31 год, на полковничью должность? Вы с ума сошли! Командир курсантского батальона должен быть отцом курсантам и по возрасту, и по опыту. Командиров курсантских батальонов необходимо подбирать из числа старых, опытных заместителей командиров полков, с тем, чтобы выполнить это условие, с одной стороны, и с другой - предоставить возможность заслуженному офицеру получить звание "полковник". А посему ваше решение не утверждаю".

После этого мне было объявлено, что я планируюсь командиром батальона в Псковскую дивизию, и все... заглохло.

Я исправно ходил на службу, хотя находился за штатом, ротой командовал новый командир, ст. л-т В. П. Петров, и я справедливо подозревал, что "военные советники" ему не нужны. При виде меня у начальников становились кислые лица, все мне что-то пытались обещать. Хотя и тут я умудрился попасть в довольно интересную историю. Однажды меня пригласил начальник училища и объявил, что поскольку замполит батальона майор В. А. Гриневич в отпуске, а я по сути ничего не делаю, будет неплохо, если я поисполняю обязанности замполита. Я сказал, что замполит из меня никакой. Но начальник училища успокоил: "Не боги горшки обжигают!" Я вышел из его кабинета новоявленным замполитом, тут же был перехвачен начальником политотдела училища полковником В. К. Астапенко и получил первую задачу: избрать комитет комсомола батальона.

Курсанты убирали картошку, катались в колхоз и обратно каждый день. Остатки дня я потратил на то, чтобы с командирами рот согласовать список комитета и в бесплодных попытках собрать батальон для собрания.

Назавтра с утра я возобновил попытки. К обеду мне по

везло: съехались все, голуби, кушать захотели. Чтобы не терять время даром, я приказал после обеда построить батальон на плацу. Скомандовал: "Равняйсь! Смирно! Курсанты такие-то, такие-то и такие-то - выйти из строя на 10 шагов. Средина - курсант такой-то. К средине - сомкнись". Объявил, что вышедшие курсанты будут комитетом комсомола батальона. Кто за это - прошу проголосовать! Нужно сказать, что я забыл дать команду "Вольно" и голосование проходило из положения "Смирно". Это было расценено как кощунственное попрание демократии, и ровно через час я уже не был замполитом.