Григорий Щедрин - На борту С-56 Страница 18

Аврал начался утром, чтобы пораньше закончить покраску, пользуясь теплой солнечной погодой, просушиться и к ночи быть готовыми следовать по назначению без риска смыть свежую краску. Полным распорядителем аврала назначен боцман. Старший помощник командира, которому по штату положено заниматься этим делом, сегодня передает дела недавно закончившему подводный класс старшему лейтенанту Иоффе, а сам уходит от нас с повышением — командовать подводной лодкой. Очень рады за него и желаем удачи на новом месте службы.

Дорофеев поспевает всюду. То он с палубы наблюдает, чтобы правильно растирали кистями краску, то не выдержит и отойдет на тузике подальше полюбоваться, как выглядит лодка издали…

Бубнов и Власов работают с одного плотика. Они тщательно красят свой участок, растирая краску по ходу лодки, как им показывали на инструктаже. Характер у обоих живой, общительный, веселый, на язык они острые, поэтому не могут не задеть соседей по плотикам.

— Радисты! Это вам не на пищике тренироваться! Здесь думать нужно! Выжимай кистью сплошное тире! — язвит Бубнов в адрес Пустовалова.

— Торпедисты! Зря вас хвалили за меткость. Раньше верил, а теперь вижу даже кистью в банку попасть не можете, не красите, а мажете! — вторит ему Власов.

Соседи отшучиваются как могут, в долгу не остаются. Когда по палубе проходит Дорофеев, кто-нибудь из веселой двойки нарочито громко говорит:

— Ну вот, никого из начальства нет, можно и отдохнуть. Запевай сачковую! и затянут:

Разлука ты, разлука, чужая сторона…

И их кисти едва движутся в темп медленной, нудной песни. Когда мичман рядом, Бубнов делает вид, что он только сейчас заметил его, и испуганно кричит Власову:

— Боцман идет! Меняй мотив! Пой ударную!

Ах вы, сени, мои сени, сени новые мои,

Сени новые, кленовые, решетчатые!

Руки с кистями мелькают у борта, как бы выплясывая залихватскую русскую…

— Слушайте, сени новые кленовые! Осторожнее, палубу краской не забрызгайте! Самих драить заставлю, — строго говорит мичман и, отвернувшись, улыбается.

За спиной боцмана кто-то пытается подражать весельчакам и, рассчитывая на успех, отпускает старую, как магнитный компас, морскую остроту:

— Что самая короткая снасть на корабле — рында-булинь, известно давно, а что самая длинная — язык у боцмана, выясняется только сейчас!

Но Власов сердито обрывает острослова:

— Это к нашему мичману не относится. Он за свою службу никого ни разу не оскорбил и не обидел. А на лодках начал плавать, когда некоторые за партой в тетрадях палочки выводили, правда, на пользу им это не пошло: старших уважать не научились!

Власова поддерживают с другого плотика:

— Наш боцман парторг и орденоносец, это тоже понимать нужно!

Неудачный остряк не оправдывается, он понимает, что говорить необдуманно, только ради красного словца, не стоит.

К обеденному перерыву борта и рубка выкрашены, ватерлиния отбита, плотики уведены, посуда с краской убрана. Новый старпом принимает корабль от старого в образцовом порядке. Ночью лодка покидает гавань, за кормой остается затемненный, притихший город. Мы не привыкли подолгу в нем задерживаться. Обычно в свободное от походов, боевой подготовки и дежурства время мы отстаиваемся в бухтах залива Петр Великий. И мало найдется мест, где не побывала наша лодка.

Богато Приморье красавицами бухтами! Трудно сказать, какая из них лучшая. Очень нравится мне, например, бухта Витязь, куда мы к утру вошли сравнительно узким проходом между крутыми скалистыми мысами.

Рассвет застал нас на якоре. Гладь бухты окаймлена сопками и возвышенностями, отражающимися в воде в перевернутом виде.

Первой солнце окрасило в золото гору Туманную, поднимающуюся над морем более чем на полкилометра. Долго пришлось ожидать, пока лучи достигли подошвы сопки и осветили нас. Нам хорошо видны стада полудиких оленей, бродящих по склонам и у подножия гор. Для них в этих краях привольные пастбища. А когда мы стояли здесь весной и в начале лета, мы все время видели гору, скрывающуюся под шапкой белого, густого тумана, и убедились, что она оправдывает свое название.

Живописная, поросшая внизу лесом, а к вершине травою, гора Туманная заинтересовала многих краснофлотцев, наблюдавших сегодня за ней с палубы. Большинство моряков в душе туристы, им хочется везде бывать и все видеть своими глазами. Пришлось сдаться на просьбы и пообещать, что, если ничего не изменится через две недели, мы, сменившись с боевого дежурства, предпримем такое путешествие…

И вот настало время выполнить свое обещание. Вместе с группой краснофлотцев и старшин мы начали восхождение на гору. В пути нарвали огромные букеты скромных на вид, с тонким ароматом ландышей и оставили в тени деревьев, чтобы на обратном пути взять с собою.

Обувь наша совершенно не приспособлена к подъему по крутому травянистому склону. К концу пути подошвы стали такими скользкими, что трудно было сделать шаг. И многие больше скользили вниз, чем продвигались вверх. Самое обидное до вершины оставалось не более ста метров. Пришлось забыть о приличии и обратиться к опыту далеких предков и собственному младенческому, когда предпочиталась ходьба на четырех. И дело пошло более успешно… Открывшаяся с вершины горы панорама вполне вознаградила нашу настойчивость. Даже те, кто потихоньку, себе под нос, награждали нелестными эпитетами организаторов туристской прогулки, перестали ворчать, очарованные красотой нарисованной природой картины.

В прозрачной голубой дымке видны одновременно три залива: Амурский, Посьет и Уссурийский. Побережье изрезано заливчиками, бухтами, а в синь моря вкраплены архипелаги и отдельные острова.

На юге хорошо видны остров Фуругельма и устье реки Тюмень-Ула, по которой проходит государственная граница с Кореей. На севере выделяется мыс Брюса, а за ним хорошо знакомая бухта Славянка.

Под нами блестит на солнце светло-синяя, спокойная бухта Витязь. Кое-где виднеются коричневые языки отмелей, поросшие водорослями и берущие начало у подошвы горы.

В середине бухты видны иглообразный корпус лодки и даже спущенная на воду и поставленная у нее на бакштове крошечная шлюпка. Она ждет нашего прихода. Спустившись с горы, мы должны вплавь добраться до корабля, а одежда и цветы будут погружены в тузик.

При подъеме на гору с нас сошло столько потов, что теперь мы предвкушаем удовольствие напиться воды из холодного ручейка, весело журчащего у подошвы сопки, и освежиться морской водой в километровом заплыве.

Налюбовавшись вволю красотами природы, посетовав на отсутствие фотоаппарата и вырезав на одном из бревен триангуляционного знака имя своего корабля, мы тронулись в обратный путь. При этом нам удалось практически доказать, что спуск с горы легче и быстрее подъема. Главное было сейчас-вовремя погасить инерцию бега. Чтобы замедлить темп снижения с горы, некоторые хватались за траву и порезали руки. Не обошлось без падений. Бочанов, скользя по склону, кричал: