Ким Сен - В водовороте века. Мемуары. Том 1 Страница 18

Кан Ги Рак был крупным знатным человеком Чунгана и мог свободно входить в местное ведомство. Данные о врагах, разведанные им в ведомстве, оказывали большую помощь отцу в его деятельности.

Помогая отцу, я то стоял на страже, то обслуживал участников движения за независимость, посещающих постоялый двор, то схожу, бывало, в Чунсан, Чундок и другие места, обеспечивая тайные связи. До сих пор помнится, как я в национальной борьбе сирым с японским мальчишкою в Чунгане схватился в единоборстве. Он был посильнее меня, крупнее, но я перебросил его через себя. В то время я не оставлял в покое японских ребятишек, издевавшихся над корейскими детьми. Хозяева постоялого двора опасались последствий, но отец поддерживал мои поступки, говоря, что ни в коем случае нельзя склонять голову перед японцами, оскорбляющими наших людей.

В этот период в Чунгане антияпонские выступления заметно усиливались. Повсюду выбрасывались листовки, повторялись забастовки учащихся, то и дело местные жители расправлялись с злостными японскими прихвостнями, предававшими свою родину.

Все эти события враги связывали с моим отцом. По донесению из полицейского управления провинции Южный Пхеньан Чунганский полицейский участок зарегистрировал отца в список «корейцев, не подчиняющихся законам», и «поднадзорных людей первой категории» и неотступно следил за ним. Кан Ги Рак, зайдя однажды в волостную управу, увидел там подворные списки, где имя отца подчеркнуто красной линией. Он подсказал отцу, что полицейские собираются арестовать его, и советовал поскорее уйти отсюда для безопасности. В такой момент через уста одного полицейского просочились секретные сведения, что Чунганский полицейский участок намеревается действительно арестовать моего отца. И он не мог больше находиться в Чунгане.

И мы были вынуждены снова взять узелки с пожитками и перейти на чужбину, покинув даже этот самый северный край страны, где дул холодный ветер.

От Чунгана до китайской земли рукой подать. Я не мог сдержать слез, когда на переправе Чундок сели в челн, чтобы перебраться в Китай через реку Амнок. Переселение из Чунгана было уже четвертым по счету для нашей семьи. Я считал Чунган немилым краем и относился к нему отчужденно. Но теперь, когда приходилось перебираться в чужую страну, и Чунган показался мне таким близким, как родной край родной моей земли. Да ведь так или иначе, а он представлял собою частицу родной нашей земли.

Мангендэ был местечком, что пело мне колыбельную песню и качало меня на качелях, а Чунган явился для меня таким незабываемым краем, который, как село Понхва, помог мне познать, что вся Корея — это тюрьма японского империализма.

Был и необыкновенно ненастным сам день, когда мы отправились из Чунгана. Опавшие листья поздней осени докатились до переправы, вызывая тяжелую грусть. В небе перелетные птицы летели на юг вереницами. Почему-то и они навевали на меня тоску…

Для матери этот путь был последним. Покинув Чунган, она расставалась с Родиною навсегда, вернуться на Родину она уже не смогла. Младший брат Чхоль Чжу тоже не смог возвратиться на Родину после того, как переправился через реку Амнок. Так это случилось…

Людям приходится переживать всякое горе на своем веку. Но ужаснейшим горем является потеря Родины, особенно — уход из нее рабом порабощенной страны. Как ни велико горе расставания с родным, с детства любимым краем, оно несравнимо с печалью разлуки с Отечеством. Если сравнить родной край с матерью, чужбину — с мачехой, то с чем сравнить немилую в несколько раз больше, чем эта чужбина, чужую страну?..

Хотя я и был еще малолеток, но у меня подступил к горлу комок и потемнело в глазах при мысли, что будем жить в чужой стране, куда никто нас не приглашал и где не ждал нас никто, никто не встретит нас радушно и где нам даже и язык незнаком. Но что поделать, надо было безмолвно вынести нестерпимую печаль разлуки с Родиной, думая о воле отца, его стремлении к достижению независимости страны.

Лодочник сказал, что растет и растет число переселенцев, переходящих в Маньчжурию, и сетовал, что все более жалкой становится судьба корейцев.

А отец говорил, что никто не считал и никому неизвестно, как много людей, которые вот так отправляются за границу, оставив плодородные поля у своих домов и самые эти дома.

Еще до гибели страны жители этой родной своей земли, лишенные средств пропитания, уходили группами на пустоши Маньчжурии и Сибири. Люди, потерявшие право на человеческое существование, с риском для жизни бежали из страны, пренебрегая жестокою карой, ежели попадутся властям. Поток переселенцев докатился даже до США, Мексики и других стран американского континента. Направлялись туда через Тихий океан крестьяне и поденщики, которые поддались соблазну, будто «там цветут цветы все четыре времени года, можно собирать обильный урожай без труда, посеяв только семена, и стать богачом через три года, если работать даже по три часа в день». Но на этом «благословенном» американском материке они подвергались унижениям как дикари и были на побегушках в столовых и домах богачей или занимались невыносимым каторжным трудом на фермах под палящим солнцем.

Но все же тогда существовала своя страна с официальным, признанным всеми названием — Корея. После гибели ее десятки тысяч хлеборобов, лишенных своих земельных угодий, покатились, словно опавшие листья, на пустоши постылой Маньчжурии.

А на нашу родную землю, где проживали наши люди из поколения в поколение, хлынули потоком японские богачи и торговцы, ослепленные жаждой быстрой наживы. А коренные жители этой страны, сделавшие эту землю плодородной, выгнаны из нее вон и скатились за рубеж.

И поделом людей, потерявших свою государственную власть, сравнивают с опавшими листьями и брошенными камешками, что валяются на обочинах дорог.

Теперь потомки тех скитальцев посещают что ни день края своих предков, брошенные их родителями. Каждый раз, когда встречаюсь я с этими соотечественниками, проживающими за рубежом, воскресает в моей памяти облик переселенцев, которых видел я еще в детстве на берегу реки Амнок.

В Линьцзяне мне все было чуждо, но было по душе одно. Там редко бросалась в глаза неприятная физиономия японцев.

Линьцзян, торговый город на окраине провинции Ляонин Китая, — один из транспортных узлов, соединяющих нашу страну с Южной и Северной Маньчжурией.

В те времена японские империалисты пока еще не смели откровенно распространять свое влияние на китайскую землю и, заслав туда тайных агентов, угрожали деятелям движения за независимость. Так что в Линьцзяне было благоприятнее, чем в Чунгане, разворачивать революционную деятельность.