Африкан Богаевский - Ледяной поход. Воспоминания 1918 г. Страница 18

Кореновскую мы оставили в обычном походном порядке. Я с партизанами шел в арьергарде, прикрывая наш растянувшийся на несколько верст обоз с 500 раненых и больных.

Колонна очень долго вытягивалась из станицы, и мой полк, имевший едва 400 штыков, вышел из нее только перед рассветом. Вслед за мной ее заняли большевики и очень скоро начали нас преследовать. Едва рассвело, как моим партизанам уже пришлось отбиваться от наседавших красных. Однако после решительного отпора большевики стали осторожнее и не слишком напирали, но зато не давали нам покоя своей артиллерией. Перелетавшие снаряды падали и около обоза, но, к счастью, без вреда для него.

Останавливаясь, быстро рассыпаясь в цепь и отстреливаясь и снова собираясь в колонну, мой арьергард дошел до хуторов верстах в четырех от станицы Усть-Лабинской. Здесь нам пришлось остановиться и принять бой по всем правилам. Двигаться вперед уже было невозможно, так как окраина станицы и железнодорожная насыпь были заняты крупными силами красных. С ними уже вступил в бой авангард Маркова.

Наше положение было отчаянное.

Впереди – огромная станица, за которой длинная, до трех верст, дамба с железным мостом через глубокую, с крутыми берегами реку Кубань. Сзади на меня энергично напирал Сорокин со значительными силами. По железной дороге Екатеринодар – Кавказская большевики очень легко могли подвезти с обеих сторон свои подкрепления, артиллерию и бронепоезда.

Мы не знали ни сил противника, ни того, цел ли мост. Если бы он был взорван, наше положение стало бы критическим.

Но выбора не было. Во что бы то ни стало мы должны были пробиться через станицу и перейти за реку Кубань.

Обоз попал между двух огней. Генерал Эльснер стянул его на открытом поле в более короткую колонну и ждал конца боя. Жуткое это было ожидание для несчастных раненых и всего гарнизона обоза. Все знали, какая ужасная участь грозила им в случае победы большевиков.

Мое положение становилось все труднее. Каждую минуту я получал донесения из боевой части, что уже нет сил сдерживать красных… Резерв мой таял, и вскоре я остался только со своим штабом. Стоять приходилось на совершенно открытом поле, где не было никаких укрытий, и лавировать между фонтанами из земли от падающих гранат.

Прискакал ко мне из боевой части какой-то молодой офицер на взмыленной лошади, сильно взволнованный, и доложил, что большевики обходят наши цепи, которые вынуждены отступать.

– Доложите об этом генералу Корнилову, но скажите, что я еще буду держаться до последней возможности, – приказал я ему.

Офицер ускакал и, как сказал мне потом генерал Корнилов, доложил ему, что положение арьергарда отчаянное и что я прошу подкреплений.

Спустя полчаса ко мне подлетает карьером одетая в черкеску баронесса Боде, служившая ординарцем в нашей коннице, отчаянно храбрая молодая женщина, впоследствии убитая во время атаки генерала Эрдели под Екатеринодаром, и докладывает, что генерал Корнилов посылает мне свой последний резерв: два эскадрона конницы. Вдали рысью шла за ней конная колонна.

Зная, что впереди она будет нужнее, я отправил ее обратно, надеясь удержаться своими силами. Слава Богу, удалось.

Между тем бой в станице едва не кончился катастрофой. Корниловцы, выбив большевиков из нее, увлеклись преследованием их вдоль реки Кубани, не оставив заслона против станицы Кавказской. И вот, когда все слабые силы добровольцев были разбросаны на значительном пространстве в разных концах станицы, неожиданно появился с востока сильный эшелон красных, разгрузился в поле и начал наступление на станицу, осыпая ее снарядами. За неимением под рукой других войск генерал Корнилов приказал батарее полковника Миончинского задержать наступление большевиков. И действительно, последний, великолепный стрелок, блестяще это выполнил и в течение 3/4 часа, пока собирались другие войска, удержал противника, заставив замолчать красную батарею.

Вскоре подоспел Офицерский полк с генералом Марковым, «взял в оборот» большевиков, и последние, несмотря на громадное превосходство в силах, в полной панике погрузились в поезд и исчезли с горизонта.

Глава VI

Станица Некрасовская

Поздно вечером 7 марта добрались мы до станицы Некрасовской, находившейся в десяти верстах от станицы Усть-Лабинской.

Огромный переход в этот день (46 верст), упорный, крайне напряженный бой в условиях возможности полного окружения противником – все это вызвало у нас смертельную нравственную и физическую усталость. Люди засыпали где попало, в первой попавшейся хате. Жители, почти исключительно казаки, встречали нас хорошо, но сдержанно, зная, что на другой день мы уйдем и за слишком большое радушие к нам большевики их не поблагодарят.

В эту ночь отдохнуть мне почти не удалось: молодой офицер, посланный квартирьером в станицу, нашел мне и штабу помещение, встретил меня у входа в станицу и повел на ночлег. Но в темноте заблудился, и мы почти весь остаток ночи плутали по огромной станице, не находя своего дома, и только на рассвете, наконец, нашли его. Заночевать в первом ближайшем доме было невозможно, так как терялась связь с отрядом, а тревога могла быть ежеминутно.

С рассветом началась обычная музыка: большевики, занимавшие станицу, перешли с нашим приходом за реку Лабу в многочисленные хутора там и утром начали обстрел станицы. Больше всего снарядов падало на площадь у церкви, где обычно помещался Корнилов со своим штабом. Слава Богу, хоть с тылу не трогали нас. После короткого отдыха на совещании у генерала Корнилова было решено ночью с 7 марта на 8-е перейти через реку Лабу и двигаться к югу. Генерал Боровский с юнкерами должен был форсировать реку у западной окраины станицы, я – у восточной.

Подготовку переправы (разведку, сбор лодок, постройку плотов и т. д.) я поручил есаулу Роману Лазареву. Рассказал все подробности обстановки и назначил началом переправы полночь, одновременно с генералом Боровским.

– Слушаюсь, ваше превосходительство, – отвечал мне Лазарев, – будьте покойны. Все сделаю, как следует. У меня во дворе уже есть готовая большая лодка и доски для постройки плота. Это дело мне знакомое…

Успокоенный уверенным тоном есаула Лазарева, помня его доблестное поведение в бою у станицы Выселки 3 марта, я отдал все распоряжения по отряду и, крайне утомленный предыдущей бессонной ночью, лег отдохнуть перед новой такой же.

Около полуночи я вышел на условленное место у реки, откуда должен был руководить переправой и боем, и с удивлением и тревогой никого не нашел там. Полная тишина царила над рекой. Вся станица спала крепким сном…

Прождав 1/4 часа, я посылаю офицера к есаулу Лазареву узнать, почему переправа не начинается. Офицер скоро вернулся и доложил, что Лазарев совершенно пьян и спит, так же, как и вся его сотня. Никаких признаков переправы нет.