Олег Смыслов - Генерал Абакумов. Всесильный хозяин СМЕРШа Страница 19

Эйсмонт со мной согласился, и Гриш вскоре был переведен на хозяйственную работу. Во время чистки я выступил и указал на антипартийное поведение Гриша и сослался, что Эйсмонт может это подтвердить. Однако, к моему удивлению, хотя после инцидента с Гришем прошло только 8–9 месяцев, Эйсмонт на Комиссии отказался подтвердить мое выступление, сославшись, что он якобы не помнит этого. Сам я чистку прошел нормально. Однако спустя примерно полгода, когда я находился в длительной командировке в Ташкенте, я неожиданно узнал, что Комиссия при проверке не утвердила мой партстаж с 1905 г., а изменила его, сильно сократив, с 1917 г. Перерыв в стаже у меня действительно был, когда я в 1908–1913 гг. учился в Петроградском Политехническом институте, где у нас была только меньшевистская организация. В партбилете мне изменений по стажу не внесли. Сколько я ни пытался потом найти это решение Комиссии, мне так это и не удалось.

После этого Эйсмонт счел невозможным оставить меня на работе в составе коллегии Наркомата и я, весной 1931 г., решил поехать работать на Крайний Север, в Игарку.

Гуляев: Какая Ваша специальность? В качестве кого поехали в Игарку?

Никольский: Инженер-технолог.

Гуляев: Когда и в связи с чем вы вернулись в Москву?

Никольский: Вернулся в Москву в 1932 году. Осенью, в связи с окончанием двухгодичного срока. Решил остаться на работе в Москве.

Гуляев: С Вами в Игарке была и Ваша жена? Это была Ваша первая жена?

Никольский: Со мной в Игарке была моя третья жена, с которой мы жили с 1925 года.

Гуляев: Ее впоследствии, кажется, тоже арестовали?

Никольский: Да.

Гуляев: Какие еще родственники есть у Вас?

Никольский: Сестра, старая женщина, пенсионерка; был брат— умер; есть еще вторая сестра.

Гуляев: Как же произошла ваша встреча с Эйсмонтом после Вашего возвращения из Игарки? Где он тогда работал?

Никольский: Эйсмонт работал там же, в Наркомторге. Во время работы в Игарке я поддерживал с ним связь, часто бывая в Москве. Эйсмонт помогал и моей жене, когда она была в Москве. Вскоре после возвращения, как будто бы на ноябрьские праздники, я был с женой на вечеринке у Эйсмонта. Было много народа. Пили шампанское. Потом, в конце вечеринки, Эйсмонт отвел меня к себе в кабинет и начал рассказывать о тяжелом положении в стране, предложил мне вступить в антипартийную группу. В моих заявлениях обо всем этом сказано. Тогда же он сказал, что нужно убрать Сталина».

Вообще, Никольский отомстил Эйсмонту, да и только. Но пострадали и другие. Банальное же стукачество обернулось новым «политическим процессом», состряпанным в недрах ОГПУ, где показания провокатора стали связующим звеном в цепи лжеследствия.

В 1933 г., после «раскрытия дела», Никольскому предложили работу на строительстве БАМа.

Стукач расценил это как выдвижение на более ответственную работу после той «услуги», которую он оказал партии. Сталин даже отправил соответствующую телеграмму на стройку с рекомендацией. Но по каким-то причинам ее скрыли, а вместо нее была объявлена бумага, в которой Никольский характеризовался как человек, не заслуживающий доверия с политической стороны из-за участия в правом уклоне (!).

Со слов самого Николая Васильевича это сказалось на чистке партии в 1933 г., а также на том, что за все время его работы на БАМе (1933–1937 гг.) его ни разу не избирали ни в бюро ячейки, ни в партком. Ни разу не назначали даже руководителем рядового партийного кружка. Кроме того, Никольского назначали заместителем начальника строительства БАМа, но к строительству как таковому так и не допустили.

А в июле 1937 г. транспортным отделом НКВД г. Свободного была арестована его жена (инспектор начальника строительства БАМЛАГ НКВД), которую через восемь месяцев осудили на десять лет за контрреволюционную агитацию.

Удивительно, но Никольскому все вернулось бумерангом.

В августе 1942 г. на 57-летнего Николая Васильевича Никольского, оставшегося к тому времени без работы, вышли сотрудники 1-го отделения 1-го отдела 3-го Управления НКВД.

А 17 августа этого же года заместитель начальника 1-го отделения 1-го отдела старший лейтенант государственной безопасности Колпаков под рапортом своего подчиненного, где было специально для него начертано «Согласен», расписался. В рапорте указывалось:

«Согласно утвержденному плану 10.VIII.c.г. была проведена вербовка в качестве агента Никольского Николая Васильевича, чл. ВКП(б), временно не работающего, по профессии инженера-технолога. Никольский вербовался для выявления и разработки связей врагов народа Эйсмонта— Толмачева. В процессе вербовки было установлено, что Никольский в настоящее время поддерживает дружеские связи с Анцеловичем Н.М., бывш. Наркомлесом (разраб. по дф), его другом — Кузнецовым— инж. НКОСССР и Кохановичем В.Г., посещавшим антисоветские сборища, происходившие на квартире Эйсмонта. После того, как Никольскому было предложено сотрудничать с органами НКВД, он охотно дал свое согласие и избрал псевдоним «Орехов».

Сообщая о вышеизложенном, прошу санкционировать зачисление «Орехова» в действующую сеть агентуры 1 отд. 1 отдела 3 Упр.».

Что ж, «поезд» Никольского был необходим органам и на запасном пути. А вдруг пригодится!

Итак, Виктор Абакумов потерпел серьезное поражение, после которого его ожидала лишь неизвестность. Из Экономического Управления его все же убрали. Как чекист он не состоялся за два года работы в ОГПУ. И тем не менее свершилось чудо. Генрих Григорьевич (Енох Гершенович) Ягода часто оставался за Вячеслава Рудольфовича Менжинского, который болел. Вначале 1934 г. Сталин поручает Ягоде, Кагановичу и Куйбышеву в пятидневный срок представить проект предложений по организации союзного Наркомата внутренних дел с включением в него ОГПУ. А значит, такое доверие самого подчеркивало значимость первого заместителя, а фактически уже Председателя ОГПУ. Так оно в общем-то и случилось. После продолжительной болезни от сердечного приступа 10 мая 1934 г. умер Менжинский, а 10 июля Ягода стал наркомом. По просьбе Подвойского он и позвонил Матвею Давыдовичу Берману — начальнику ГУЛАГа ОГПУ, своему старинному соратнику по ВЧК и ОГПУ. Естественно, последний все решил.

В 1934 г. Виктора Семеновича перевели на работу в Центральный аппарат Главного управления лагерей — уполномоченным. А вскоре его отправили в командировку в Ухто-Печорский исправительно-трудовой лагерь (УХТПЕЧЛАГ). Дело в том, что еще зимой 1934 г. начальник Главного управления лагерей ОГПУ в своем приказе № 43 указал: