Дмитрий Жвания - Битва за сектор. Записки фаната Страница 19

- Высшая лига без ЦСКА - это несерьезно.

Меня стали подкалывать, но не зло.

Я крикнул: «Красно-синий - самый сильный!» На меня зацыкали, мол, не ори, а то нас отсюда вытурят. И все - больше ничего не помню.

Я сидел на ступеньке в оцепенении, не желая верить в то, что со мной могло такое произойти. Всякое бывало, конечно, но допиться до того, чтобы вырубиться в парадной - до такой стадии я никогда прежде не опускался. Я пошарил по карманам в надежде найти сигареты, не нашел, хотя пришел на матч с почти полной пачкой «Ту-134». Рядом с моей ногой валялся большой окурок «ту». Я взял его, опалил фильтр пламенем зажигалки, которая нашлась в кармане куртки, и закурил. Табачный дым немного взбодрил меня, точнее - вывел из ступора. Я услышал храп. Кто-то спал одним пролетом ниже. Я встал, перегнулся через перила - лежал Верблюд.

Верблюд. Я его никогда не видел трезвым. Если бы он не пил, то внешне походил бы на героев русских сказок: светлые, немного вьющиеся волосы, довольно высокий, кажется, голубоглазый. Но в том то и дело, что Верблюд беспробудно пил и часто попадал во всякие переделки, причем не фанатские, а алкоголические. И вид имел соответствующий: передних зубов нет, губы перебиты, нос сломан. Но похож он был не на бойца, а на голимого синяка, которого по пьяни бьют собутыльники.

На выезде в Вильнюс в 1984-м Верблюд стоял в первых рядах нашей банды и время от времени заводил нас, сменяя на этом поприще другого старого фаната - Длинного, когда тот терял голос.

Я не знаю, где и кем работал Верблюд, говорили - на каком-то заводе (если это так, то вряд ли он был главным инженером). Не помню, как мы познакомились. Кажется, на выезде в Минск осенью 1984 года, когда «Зенит» на крейсерской скорости шел к золотым медалям.

- Давай вставай! Пошли! - я попробовал растолкать Верблюда, но тщетно - он пробормотал что-то нечленораздельное и вновь захрапел. Мне совсем не хотелось сидеть в подъезде и дожидаться, когда Верблюд очухается. «Ему не привыкать», - решил я, вызвал лифт и спустился вниз. Выйдя на свежий воздух, я глубоко вдохнул сырой воздух и почувствовал легкий укол на периферии легких. «Конечно, если выкуривать по пачке за вечер, то можно вообще без легких остаться», - я был противен себе. Моросил дождь, слякоть… Обычная для Ленинграда ноябрьская погода. Я побрел к метро, готовя себя к унизительной процедуре. У меня не осталось ни гроша, и мне предстояло попросить у кого-нибудь пятачок. Я молил Бога, чтобы у входа в метро оказался какой-нибудь паренек приблизительно моего возраста, он бы меня понял и дал бы пятак. Но у входа на станцию метро «Академическая» толпились великовозрастные тетки - они ждали открытия станции, и я решил, что лучше унизиться перед контролером на входе, чем перед какой-нибудь бесформенной толстожопой дурой. Двери отворились, и толпа повалила на эскалатор. Я подошел к женщине в красном войлочном колпаке, что сидела в будке из прозрачной пластмассы.

- Пустите меня, пожалуйста, а то я деньги потерял.

Женщина в красном колпаке посмотрела на меня и, наверное, все поняла:

- Ладно, иди.

- В следующий раз я два пятака брошу…

- Иди, иди, пока милиционера нет рядом.

Мое ночное исчезновение переполошило моих родителей. Они не знали, где меня искать. Когда я уезжал на выезд, они хотя бы приблизительно понимали, где я. В этот раз они не знали, что и думать. От отчаяния папа и мама поехали на такси к одной моей приятельнице, с которой я познакомился летом в школе комсомольского актива, куда меня в приказном порядке отправило начальство морского училища. Девушка жила недалеко от станции метро «Академическая», мои родители обнаружили ее адрес в моей записной книжке и вполне логично предположили, что после футбола я мог забыть обо всем в ее нежных объятиях. Мои мама и папа той ночью оказались недалеко, но не от истины, а от того места, где я спал на бетонных ступеньках.

- Твои предки думали, что я шлюха, да? Да? Если приехали ко мне ночью, чтобы найти тебя? - выговаривала мне девица потом. - А я не такая… И ты это прекрасно знаешь! Я еще девственница и горжусь этим!

- Да, да, я знаю, ты говорила, и я очень ценю твою порядочность - это такая редкость сегодня, - пробовал оправдываться я, понимая, правда, что потерял все шансы получить что-либо от этой высоконравственной барышни.

Верблюда я встретил вечером следующего дня на матче основных составов, он проходил в Спортивно-концертном комплексе имени Ленина.

- Ара, ты меня бросил в парадняке! - прошамкал он. - Как ты мог? Так у фанатов не принято…

Я хотел было сказать, что будил его, а он отмахивался от меня, но не стал ничего говорить. От одного вида Верблюда я почувствовал, как откуда-то из глубин желудка в горло поднимается едкая кислая муть. Я кивнул головой и прошел мимо Верблюда. Матч я смотрел на обычной трибуне, на фан-сектор не пошел - не было настроения. «Зенит» выиграл и стал чемпионом. Город гулял всю ночь, все мои приятели-фанаты упились. Фюрер залез на статую Барклая де Толли и декламировал стихи в честь «Зенита». А я поехал домой, как только закончился матч. Я свое отгулял накануне.

«А фанаты - быдло и козлы!» - распевают нынешние ультрас, шутя, конечно, - чтобы высмеять стереотип. Не знаю, когда именно сложился этот стереотип, но двадцать с лишним лет назад такое представление о фанатах было верным. Во всяком случае, те фанаты, по которым судили о движении в целом, вели себя, как настоящие гопники. Но это вовсе не значит, что все они на самом деле гопниками были.

В зенитовской основе одним из самых заметных персонажей был Клоун. Я даже не знаю, чем он привлекал к себе внимание. В принципе - субъект неприметный. В советские годы такие, как он, обычно тусовались у пивных ларьков. Но Клоун не был гопником, он смахивал на спившегося интеллигента: усы, на голове дурацкий «петушок» с надписью Adidas, заношенные штаны, ботинки фабрики «Скороход». Мне Клоун казался мужи-

ком средних лет, но самом деле ему было двадцать восемь - алкоголь старит. Работал Клоун грузчиком.

Он никогда не участвовал в драках, разборках, прыжках, противостоянии с милицией. Но тем не менее пользовался на «грядке» большим авторитетом. Ему прощалась все, даже когда он в состоянии алкогольного помутнения начинал оскорблять других фанатов. Лишь однажды он поплатился за свое шутовство.

Как-то он встретил другого уважаемого фаната по кличке Петруха.

- О, Петруха! Хуй тебе в ухо! - закричал Клоун и тут же получил удар в челюсть - Петруха не принял шутки-прибаутки в отношении своего уха. А Клоун, выйдя из нокаута, отправился в травматологический пункт. Он несколько недель ходил с повязкой на голове, которая придерживала его челюсть, но выделываться не перестал.