Василий Зайцев - Подвиг 1972 № 06 Страница 19

Между ними была прочная, хорошая дружба. Они могли сидеть рядом часами, не сказав друг другу ни слова…

Ужин подошел к концу. Ложки спрятали за голенища сапог, котелки собрали и отправили мыть к Волге — ближе воды не было.

— Ну что, братцы морячки, после хлеба–соли не грех и закурить! — предложил Охрим Васильченко.

— Мы с Грязевым этим не балуемся, — сказал Реутов. — Пользы от махорки ноль, а вреда хоть отбавляй.

Это почему–то задело Грязева. Он повернулся к Реутову.

— А какая польза твоим внутренностям от того, что ты мое ружье стальным прутом прикрутил к столбу?

— Ну, тут другое дело. Есть смысл…

Они уже поднялись и остановились грудь в грудь, два тяжеловеса пудов по шесть каждый.

— Какой же смысл?

— А вот какой. Допустим, бросятся на нас фашисты, и мы, так сказать, по тактическим соображениям отойдем на заранее подготовленные позиции! Фашисты хвать за твою бронебойку, а она привязана! Круть, верть, а отвязать не могут… Вот и сохранится твое ружье!

Грязев отступил на шаг, улыбнулся и тоже решил схитрить:

— Спасибо. Позволь пожать твою добрую руку за такую услугу.

Саша Реутов понял, какая предстоит «благодарность», расставил пошире ноги и подал Грязеву свою широченную, как лопата, мозолистую, с толстыми горбатыми пальцами ладонь. Они сцепились руками, напряглись. Казалось, вот–вот у кого–то хрустнут пальцы, но ни тот, ни другой и не думали ослабить хватку. Нашла коса на камень… Две минуты, три, пять, а они все стоят друг против друга. Красные, приземистые, дышат прерывисто. Но вот могучие плечи у обоих начали вздрагивать…

Наконец Саша Реутов сдался:

— Будя, а то рука отсохнет.

Грязев тут же разжал свои пальцы, и мы увидели — из–под ногтей Реутова просочились капельки крови.

— Горилла чертова, мог руку раздавить.

Грязев улыбнулся:

— Твою лопату даже пресс не возьмет. Потом они обнялись и пошли в свой угол.

Этими большими крепкими руками Грязев и Реутов ловко держали снайперские винтовки.

Однажды я и Миша Масаев возвращались в свою роту от левого соседа. Шли среди развалин, по дорожкам еле–еле заметным: боялись нарваться на минное поле. Тут, перед метизным заводом, натыкано мин наших и немецких гуще, чем картошки в огороде.

Вот и командир роты старший лейтенант Большешапов стоит около пулемета.

Слышим, за стеной веселятся фашисты. Празднуют успех: они снова заняли здесь один цех. Миша раскрыл рот, хотел что–то сказать, но командир роты цыкнул на нас, прижимая палец к губам. Мы припали затаив дыхание. Потом Большешапов повернулся к нам и, цепко вглядываясь, говорит:

— Понятно?

— Понятно.

— Что вам понятно?

— Фашисты под боком.

— Правильно.

Командир улыбнулся. Настроение у него веселое. Этим он старался показать, что ничего опасного на нашем участке нет.

— Вот хорошо, ребятки, что вы зашли ко мне, постояли со мной у стены, послушали фашистов, — продолжает балагурить командир роты, — а теперь вам нужно тихое место и время, чтобы на свободе все вопросы продумать, взвесить, разобраться, что к чему…

Он посмотрел на нас с улыбкой, затем нахмурился и уже другим тоном объявил:

— Для этого самое подходящее место в секрете. Старшим в секрет назначаю главстаршину Зайцева.

Масаев опять открыл рот, но командир роты прервал его:

— Знаю, что вы третьи сутки без сна, но жизнь дороже. Маршрут прежний, пароль «Тула».

Ползком пробрались к месту засады, залегли среди запутанной проволоки, замаскировались.

Ночь была темная–темная. В воздухе то и дело вспыхивали ракеты. Из асфальтового завода гитлеровцы строчили разрывными пулями. Они били в стену котельной, где были установлены наши станковые пулеметы. Пули, ударяясь в стенку, рвались, эхо разносилось по всему цеху, создавалось впечатление полного окружения.

Наши пулеметы и автоматы молчали. Это молчание беспокоило фашистов. Они не могли определить, какой сюрприз готовят русские на утро. А в действительности наши матросы и солдаты в это время спали как убитые. Хотелось спать и мне, и Мише Масаеву. Глаза закрывались сами. Мне кажется, что я сплю и все то, что происходит на моих глазах, вижу реально. Стараюсь сам себе доказать, что это именно так. Задаю сам себе вопрос: почему звук от разрыва гранаты гораздо сильнее, чем слышу сейчас. Почему огонь разорвавшейся гранаты состоит из букета разноцветных пучков? Однако это можно видеть только во сне, а может быть, фашисты проползли мимо нас, может, они уже повырезали наших моряков. «Не оправдал доверие командира, не сохранил жизнь друзьям. С какими глазами я вернусь к командиру роты?..»

Я закусил губу, придавил ее зубами так, что острая боль, словно холодная вода, освежила сознание. На языке почувствовал густую солоноватую жидкость. «Значит, идет кровь», — подумал я и плюнул в сторону. Масаев повернул голову в мою сторону, спрашивает:

— Главный, что ты как верблюд плюешься?

— Кусок рыбы съел, теперь вот кровь сплевываю.

Миша сознался:

— А я ножом свою руку колю.

— Ну как, помогает?

Масаев ответил:

— Немного освежает, финку свою неразлучную наточил как надо…

В эту ночь здорово досталось нашей медицине за то, что не создали таких таблеток — проглотил бы, и спать не хотелось.

Я убедился на практике — самая тяжелая для человека пытка, если несколько суток подряд не спать.

На востоке взошла зарница, потом стала медленно белеть. Пробираемся обратно к пролому в стене инструментального цеха.

Из–под проволоки мы нырнули в глубокую воронку, прижались к земле и через пролом в стене смотрим а сторону противника. Сперва не было никого, мы хотели пробраться в цех на свою половину, но Масаев первым увидел ноги фашистского солдата, дернул меня за руку, и мы замерли на месте.

Слышим размеренный стук кованых сапог. Фашист ходил вдоль стены, как тигр в клетке. На каблуках его сапог блестели подковы. Вот он приблизился к пролому — мы хорошо видим толстые подошвы на ботинках большого размера.

Пока фашист разгуливал по цеху, мы продумали план, как его поймать. Решили взять на приманку, как пескаря.

У Масаева были большие золотые карманные часы (трофейные), цепочка на них массивная, длинная.

Когда фашист удалился, Масаев достал из кармана часы, положил между кирпичами, немного притрусил песком, прижался к стене.

Наблюдаем в образовавшуюся щель между кирпичами. Видим (по ботинкам) — фашист приближается. Не доходя до пролома метра четыре, остановился.

Мы поняли, раз гитлеровец остановился возле пролома, значит, увидал часы и думает, как вытащить их.