Гайра Веселая - Судьба и книги Артема Веселого Страница 19

Из воспоминаний Ольги Миненко-Орловской

Помнится, осенью 24 года Артем повел меня к Фурманову[28] на литературную вечеринку. Я видела Фурманова еще в Чапаевской дивизии в девятнадцатом году и несколько раз в Самаре. Вместе с Артемом мы прочли первый вариант «Чапаева».

В маленькой квартирке Фурманова в Нащокинском переулке мы появились первыми из приглашенных. Дмитрий Андреевич вышел к нам своей быстрой и легкой походкой, в штатском платье (таким я его еще не видала), по-прежнему юношески стройный и как будто даже помолодевший против девятнадцатого года. Он посмотрел на нас веселыми внимательными глазами и, пожимая руки, сказал с упреком:

— Вы, самые аккуратные, все же опоздали на шесть минут.

— Шесть минут — это чепуха, — сказал Артем, — я дни и месяцы пускаю по ветру.

Фурманов возмутился.

— Это преступленье, — сказал он. […]

Месяца два спустя Артем писал мне в Воронеж, где я училась в университете: «Работаю, как черт. Не выхожу из библиотек. Читаю о прошлом, чтобы осознать лучше сегодняшнюю действительность. Что-то делается со мной странное. С некоторых пор не могу слышать тиканья часов: физически ощущаю, как бегут минуты, и каждую жаль, хочется удержать. Все кажется, что я не успею сделать что-то важное…» 3

В другой раз Ольга Ксенофонтовна вспоминала:

Зимой 1924 года из Москвы от Артема пришло письмо: «Роман закончен. Срочно требуется твое карающее перо. Приезжай. Режь, прессуй, просеивай через сито».

Необоснованное право резать и прессовать свое творчество Артем предоставил мне еще с 1918 года, когда я, в свои семнадцать лет, была литературным правщиком в самарской газете, а он, тогда еще полуграмотный парень, начинал пробовать в печати свое «дикое перо»[29], брал первые ноты «Большого запева»[30].

«Впрочем, — писал Артем, — тебе едва ли удастся разгуляться по страницам „Страны родной“.[…] „Страна родная“ — моя первая серьезная вещь и большая победа».

Я знала Артема, всегда остро неудовлетворенного своими вещами. На этот раз письмо дышало радостным возбуждением и творческой удачей.

Однако, когда две недели спустя я перешагнула порог его полутемной, узкой комнаты, я застала его совсем в другом настроении.[…]

— А насчет романа, Ольга, я тебе наврал. Никакой там особой победы нет. Какая там победа! И боя не было. Еще только маневры. Опять сырье и хаос. Размахнулся широко, гребнул мелко.

Я сказала, что это его фантазия и ненужное самобичевание.

Он ответил:

— Не думай, я зря себя не хаю. — И добавил, засияв глазами: — Вот Серафимович написал на ту же тему. Это вещь! Взлет к бессмертию! Слезы выжимает. Хорошие думы родит.

Он не дал мне даже отдохнуть с дороги, натянул на себя матросский бушлат, в котором ходил — грудь нараспашку — в двадцатиградусные морозы, и потащил меня к Серафимовичу.

Уже две ночи перед этим пропадал Артем у Серафимовича, слушая «Железный поток». На сегодня сговорились закончить чтение. […]

У Серафимовича были неожиданные гости. Я чувствовала, что мы пришли не вовремя. Но Артем сел в кресло, не обращая внимания на гостей, и заявил, что он не сдвинется с места, пока не дослушает конца романа, тем более, что он специально привел своего «критика-литературоведа», которому надо зарядиться пролетарским духом, раньше, чем приступить к разгрому «Страны родной».[…]

Александр Серафимович решительно не хотел в этот раз заняться чтением романа. Он дал Артему недочитанные главы, напечатанные на машинке, с условием вернуть на следующий день.

Всю ночь громыхал Артем, читая вслух страницы романа. Иногда он вскакивал и тяжелой походкой ходил по комнате. Он останавливался передо мной и, упираясь в меня невидящими глазами, спрашивал:

— Ты слышишь, Ольга, как они идут, идут… Ты видишь это человеческое море с босыми солдатами, почерневшими до костей, с младенцами, с бабами Горпинами… Буйное людское море в железных берегах. Вот этих-то берегов и не хватает мне!

Желая его успокоить, я сказала что-то о молодости, которая не любит скрупулезно думать.

Он засмеялся:

— Молодость! Хороша молодость в двадцать четыре года! Добролюбов в эти годы уже оттворил и помер. Нет, видно, прав Александр Серафимович, я еще сам не взял себя как надо под уздцы, по-настоящему в порядок не включился. Все на классовый нюх надеемся… А писателю нужны точные знания всех наук о человеке. 6

Еще будучи студентом Московского университета, Артем Веселый, объясняя задолженность по зачетам, писал в деканат:

Моя литературная работа за 1925 г.:

«Красная молодежь» № 2 — отрывок из повести [ «Хомутово село»]

«Красная Новь» № 3 — тож [ «Страна родная» («Окно первое»)]

ЛЕФ № 3 — тож [ «Вольница. Буй»]

Альманах Недра № 7 — роман «Страна родная»

Реки огненные — отдельное издание

Книга рассказов выходит зимой

Роман = Страна родная = выходит отдельным изданием.

С 1930 года Артем Веселый стал постоянным посетителем литературного общества «Никитинские субботники».

В доме литературоведа Евдоксии Федоровны Никитиной регулярно, начиная с 1914 года, собирались писатели, читали свои новые произведения.

«Никитинские субботники» посещали А. В. Луначарский, Андрей Белый, Иван Новиков, Всеволод Иванов, Лидия Сейфуллина, Пантелеймон Романов, Николай Ляшко, А. С. Новиков-Прибой, Александр Фадеев, Леонид Леонов.

Осенью 1930 года на двух заседаниях «Субботников» Артем Веселый читал отрывки из «Гуляй Волги».

В обсуждении романа участвовали литературовед Дмитрий Благой, поэт Сергей Городецкий, историк литературы Сергей Шувалов, писатель Иван Новиков, Анатолий Луначарский (сын наркома просвещения) и некоторые другие. 7

Евдоксия Федоровна Никитина посвятила Артему Веселому статью в книге «Беллетристы-современники».

«Задача исследователя, стремящегося указать определенное место в современной литературе творчеству Артема Веселого, очень трудна, — пишет Никитина. — Конечно ни один критик не станет отрицать таланта писателя и его роста» 8.

Судя по дарственным надписям на книгах, подаренных Артемом Евдоксии Федоровне, у них сложились дружеские отношения.

Евдоксии Федоровне Никитиноймои радостные опыты.1930 октябрь

Евдоксии Федоровнедодарок1930 ноябрь

Евдоксии Федоровне Никитиной —словолюбке и по=читательницекрасного письма1931 весна

Дорогой Евдоксии Федоровнечем богат, тем и радноябрь 1932

Дорогой Евдоксии Федоровне Никитинойливень моего сердцаавторавг. 1933

Близким другом Артема был Алексей Крученых[31].