Станислав Токарев - Хроника трагического перелета Страница 19

Впрочем, в том, что генерала Кованько поклевывали, известный резон был. Так, будучи главным экспертом по части авиатики, он не оценил изобретения выдающегося конструктора той поры Якова Гаккеля, ссыльного революционера, строителя гидроэлектростанции (одной из первых в России) в Бодайбо, автора оригинального проекта моноплана — амфибии. Начертал на проекте резолюцию «Не заслуживает внимания». И Гаккель ушел из авиации, посвятив себя тепловозам.

* * *

Не понял Кованько значения изобретенного Глебом Котельниковым парашюта — тоже с характерной, консервативной формулировкой: «Если бы существовал тип надежного парашюта, то как во Франции, так и в Германии он был бы включен в число приборов аэроплана, на самом же деле этого нет, следовательно, нет и у нас».

Все так. Но роль Александра Матвеевича Кованько в зарождении и развитии отечественного воздушного флота невозможно недооценивать.

К слову, сын его, военный летчик поручик Александр Александрович Кованько, самолично построил аппарат, показавший неплохие летные качества. Три машины его использовались в Гатчинской офицерской школе как учебные. Кованько — младший в первую мировую войну состоял в 11–м корпусном авиаотряде, которым командовал капитан Нестеров. Великий летчик любил его, окрестил почему — то «ежом». Саша Кованько просился у Нестерова сопровождать его в том — последнем, над Жолкевом — полете, завершившемся боем с вражеским «Альбатросом», тараном и гибелью Петра Николаевича. Командир отказал. Впрочем, поручик Кованько вскоре тоже погиб.

* * *

Короче, инициативой генерал — майора Александра Кованько — старшего прежде всего следует считать решение о командировке кавторанга Яновича и капитана Ульянина — в Этамп и По к Блерио, поручиков Комарова и Матыевича — Мацеевича, корпуса корабельных инженеров капитана Мациевича в Мурмелон к Фарману, капитана Зеленского — в школу «Антуанетт».

Заключение контрактов с фирмами, которым предстоит выполнить несколько заказов на аэропланы для армии, проверка двигателей, запасных частей возложены на капитана Льва Макаровича Мациевича. Хотя прибывший во Францию (несколько, понятно, рассеяться) великий князь Александр Михайлович доклад капитана слушает небрежно, вполуха, и, уже повернувшись, мимоходом, через эполет, обещает, что подумает, не назначить ли серьезного моряка шеф — пилотом школы в Петербурге, когда она будет. «Экий вы… хлопотун» (фраза — подлинная).

Меж тем среди обучающихся офицеров 35–летний Лев Мацкевич пользуется наибольшим уважением. Потомок запорожских казаков — у него и внешность живописная, с вольно запущенными пшеничными усами, — флегматичный на вид, он успел окончить механический факультет Харьковского технологического института, поступил на флот и, уже будучи военным инженером, завершил образование в Морской академии. Служил на Балтике — командовал подводной лодкой «Акула». Согласно рапорту направлен в летную часть.

Сдатчикам приходилось с ним туго: дотошен, упрям немногословный моряк.

Учат офицеров у Фармана и Блерио так же, как штатских авиаторов, — кое — как. Им помогает Ефимов — уже инструктор. Они же его подкармливают: помните печальную телеграмму, как стыдно и больно первому русскому авиатору, что милые ученики (у офицеров все же суточные) платят за него…

Глава седьмая

Новый 1910 год явился в обе столицы, пузырясь шипучим. Больше всего в Белокаменной выпито в «Метрополе» — 1119 бутылок. Недавно открытый «Эрмитаж» безнадежно отстал — 500 бутылок. У Тестова подают знаменитые растегаи с налимьими печенками. Оркестрион громогласно выводит. «Вот как жили при Аскольде наши деды и отцы!» Отдуваясь, кличут тройки, мчат к «Яру», за нового хозяина которого, предприимчивого ярославца Судакова, выбившегося из дорогомиловских половых, некто интеллигентный провозглашает тост: «Великий Перикл перед смертью сказал, что уходит гордо, потому что никого за всю жизнь не заставил плакать, наш же гостеприимный амфитрион никому, господа, не испортил желудок!» Звон бокалов, громогласное: «Многая лета!» Под утро катят дальше по шоссе, во Всехсвятское: там в трактире Натрускина интерьер повторяет декорацию сцены в Мокром из спектакля «Братья Карамазовы» Художественного общедоступного театра. Мужчины во фраках с пластронами снежной белизны, дамы в бриллиантах вздрагивают от звуков кошмарного хора, их нервы взвинчивает дикая пляска. Это приятно будоражит, в этом некие черты декаданса — не — с па, ма шер?

Общественная атмосфера второй половины первого десятилетия XX века несла в себе черты гниения. Участились самоубийства. Особенно среди молодежи, студентов.

Казалось, революционный подъем пятого года, проливши кровь, стал и очистительным вихрем. Казалось, высочайший манифест, даровав Думу — не законосовещательную, бессильную, булыгинскую, но уже законодательную, — приблизил страну к началам европейского демократического мышления, Казалось бы, I Дума, в которой вовсе не получили мест крайние правые, подавляющим же большинством обладали кадеты, смываясь с трудовиками (легальное наименование официально запрещенной партии социалистов — революционеров), вела страну к парламентской монархии на западный образец. Если вообще не к республике. Первая Дума вскоре распущена, но большинство депутатов продолжило заседания в Выборге, обратилось с воззванием к общественности (верно, им мнилось сходство с теми депутатами Генеральных Штатов от третьего сословия, которые в Версале, удалясь в залу для игры в мяч, провозгласили себя Национальным собранием. Увы и ах, воззвание — «выборгский крендель» — не из того теста). Но роспуск Думы не повлек за собой изменения положения о выборах, вторая даже несколько полевела…

Седьмое мая 1907 года. Выступление в Таврическом дворце премьера Петра Аркадьевича Столыпина. В разгар мирных дебатов он ошеломил присутствующих сообщением о раскрытии заговора с целью покушения на государя, великого князя Николая Николаевича и лично на него. Корни заговора — Столыпин указал в направлении левых скамей — здесь! Потребовал лишения неприкосновенности 55 депутатов. Дума отказалась выполнить требование. Был обнародован указ о ее роспуске. Без назначения срока выборов. Но с изменением избирательного закона. Были похоронены либеральные мечтания, но не идеалы духа и готовность трудиться во имя будущего блага народного. Развеялись многие иллюзии. Семь провозвестников идеи конституционной демократии во главе с самим Петром Струве, глубоким философом недавно марксистского толка, поставили свои имена на обороте титульного листа книги, в которой черным по белому: «Эгоизм, самоутверждение — великая сила, именно она делает западную буржуазию могучим бессознательным орудием Божьего дела на земле». И не такое там еще сказано: «Каковы мы есть, нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом, бояться его мы должны… и благословлять власть, которая одна штыками и тюрьмами еще ограждает нас от власти народной».