Еремей Парнов - Посевы бури: Повесть о Яне Райнисе Страница 19

Пашков невольно вспомнил, что в последнее время жертвами террористов становились почему-то именно губернаторы. Тошнотное ощущение безнадежности овладело им. В умозрительный отвлеченный прогресс верилось с трудом, а на виллу в Майоренгоф ехать вдруг расхотелось. Бог с ним, с этим взморьем. Губернатор почувствовал себя совершенно одиноким и резко дернул за сонетку.

— Ваше превосходительство? — В кабинет не спеша вошел Серж.

— Что нового в городе, голубчик? — Пашков принял благодушно-скучающее выражение.

— Ничего особенного, — вяло отмахнулся Сторожев. — Волнения в Политехническом институте явно идут на убыль. Беспорядки на «Фениксе» носят локальный характер, и администрация надеется уладить все своими силами, без вмешательства полиции.

— Полицейские рапорты я выслушиваю по утрам, — сухо сказал губернатор. — Садитесь.

— Простите, ваше превосходительство, я знаю. — Сторожев взял стул. — Но в городе и на самом деле ничего примечательного не происходило. Разве что новый фаворит объявился? Ферзь. Первым пришел в двух заездах.

— Чей?

— Заводов графа Медема.

— Много выиграли?

— Напротив, продулся.

— Смотрите, влетит вам от Матильды Карловны!

— Собственно, — Сторожев засмеялся, — она и делала ставки.

— Возить молодую жену на ипподром? — удивился Пашков.

— Уверяю вас, ваше превосходительство, что я только жертва. Тиле обожает лошадей.

— Вот как?.. Одначе я пригласил вас, Серж, чтобы посоветоваться, как нам быть с этим латышским стихотворцем. Материалы, которые вы мне передали, я прочитал, но окончательного мнения себе не составил. Вопрос не так уж и прост.

— Еще бы! С Юнием Сергеевичем вы уже имела беседу?

— Мы виделись с полковником, но по другому поводу, Юний Сергеевич сообщил, что располагает сведениями об имевшем на днях место социалистическом съезде. Так что не столь уж спокойно в нашем богоспасаемом городе, Серж…

— Социалистический съезд? — заинтересовался Сторожев. — У нас, в Риге? Любопытно! И что же?

— Точными сведениями полиция пока не располагает, но, насколько можно судить, речь шла о слиянии марксистских кружков в единую партию… — губернатор заглянул в докладную записку жандармского управления, — социал-демократического типа.

— И кто конкретно участвовал в таком съезде?

— Поименный состав еще не установлен. Но известно, что присутствовали делегаты из Митавы, Либавы и Виндавы.

— Сведения надежные?

— Абсолютно. — Пашков передал Сергею Макаровичу сложенный несколько раз газетный листок. — Это их нелегальная газета «Циня».

— Знаю, — Сторожев осторожно расправил газету. — Я уже видел несколько выпусков. Она начала выходить еще в марте.

— Нумер, который вы держите, отличается от предыдущих.

— В самом деле? — Сергей Макарович с интересом осмотрел листок. — На первый взгляд все, как прежде: бумага, заголовок, шрифт… И цена десять копеек. — Он достал очки. — Ну-ка, поглядим…

— Не трудитесь искать. Сразу под заглавием.

— Ах, это! — Сторожев увидел. — Партийный орган ЛСДРП!

— Увы! Латышская социал-демократическая рабочая партия — отныне реальность. Поздравляю, мой друг.

— Полковника Волкова поздравлять надо, ваше превосходительство. Он и подобные ему господа своими неразумными репрессиями больше способствовали объединению революционеров, чем самые отчаянные комитетчики. Предшественник Юния Сергеевича, полковник Прозоровский, обрушился в свое время на «Диенас лапа» и ее редактора Плиекшана, и вот вам результат — мы получили не только Райниса, но также этот весьма примечательный листок. Насколько я знаю «Циню», «Диенас лапа» выглядит на ее фоне вполне респектабельно.

— Послушать вас, так лучшее, что могут совершить губернатор и полиция, — это умыть руки. Вообще воздержаться от какой бы то ни было деятельности.

— Вовсе нет. — Сторожев не отрывал глаз от газеты. — Просто действовать надо с умом. Семь раз отмерь, один — отрежь. Таков мой принцип… Теперь я понимаю, почему Юний Сергеевич, доложив вам о съезде, не назвал его участников.

— Вот как? — Пашков удивленно вскинул голову.

— Вся информация содержится здесь, — Сергей Макарович сложил листок пополам. — Указаны даже нормы представительства: три делегата от Риги и по два от других городов.

— Завидую вашей способности к языкам. — Губернатор озабоченно покачал головой. — Однако не будем преуменьшать заслуги полиции. Подобные издания не распространяются по подписке.

— Разумеется. Просто у Юния Сергеевича нашелся там свой человек, но не из очень больших, надо думать, так, шестерка какая-то. Вот и вся кухня!

— При обысках, полагаете, нелегальной литературы не обнаруживают? — усмехнулся губернатор. — Но вернемся к нашему поэту. Чего, собственно, от нас хотят?

— Пустяка. — Сторожев бросил газету на стол. — Чтобы мы заткнули ему рот.

— Он настолько опасен?

— Вы хорошо ознакомились с делом, ваше превосходительство? — Широкой улыбкой Сторожев как бы напоминал, что он свой человек и умеет даже в слабостях находить достоинства.

— Я пролистал его. — Губернатор вяло пошевелил пальцами. — Облик господина Плиекшана мне абсолютно ясен. — Он слегка поморщился. — Но из-за чего весь сыр-бор — не пойму, хоть убейте. Разве его стихи так уж популярны?

— Популярны? Я бы употребил более сильное слово. Впрочем, они далеко не всем по вкусу. — Сторожев говорил в обычной манере, небрежно, чуть снисходительно, но с явным натиском и сарказмом. — Одни были бы рады сжечь их раз и навсегда, для других они — песни.

— Да. Знаю. Поют их на сходках.

— Почему обязательно на сходках? В лесу, на лугу, за ткацким станком, по дороге в гимназию. Райнис — народный поэт, ваше превосходительство. Нам, — Сергей Макарович выделил это слово, — едва ли следует посягать на национальную гордость латышей.

— Милый Серж! — Губернатор шумно вздохнул. — Я знаю, что вы любите этот край и свою очаровательную жену, но, ради господа, не надо гипербол. Между нами вообще не должны произноситься громкие слова, если, конечно, мы по-прежнему понимаем друг друга. Я попал в сложное положение, и мне особенно нужно услышать ваше здравое суждение. Поэтому попрошу вас оставить патетику… Вы хоть читали его книгу?

— Читал. Но этого мало! Я слышал, как его стихи пели гимназисты!

— Во время беспорядков?

— Кажется, — Сторожев пожал плечами. — Но Райниса действительно поет весь народ! Здесь нет преувеличения. Скоро день Лиго, и, если угодно, мы можем…

— Нет-нет, — отстранился губернатор. — Не люблю скоплений публики. Притом я все равно ничего не пойму. Я вполне на вас полагаюсь, Серж. Можно лишь сожалеть, что такой талантливый человек, как этот Райнис, дал себя увлечь на опасную стезю. Но, говорят, страсть к авантюризму свойственна поэтам… Значит, вы читали его жижгу?