Глеб Скороходов - Алла и Рождество Страница 19

Интервью с Пугачевой построено по всем законам журналистики. Вступление, обычно обосновывающее необходимость беседы, отдано старейшине эстрады Марии Владимировне Мироновой.

— Сейчас произошел какой-то второй пугачевский бунт, — говорит она, — но про Пугачеву я хочу сказать, и это мое личное мнение: она — человек чрезвычайно одаренный. Она может нравиться, не нравиться, как всякий одаренный человек, но она особенная. Она не такая, как все, а ведь на эстраде самое главное — индивидуальность!

Затем на экране появляется сын Марии Владимировны — Андрей, уже тогда известный артист театра и кино. Андрей Александрович беседует с Пугачевой у нее дома, возле огромного камина. Алла, видно, так спешила на этот разговор, что сидела в кресле, не успев снять шляпку, беседой увлеклась и на вопросы отвечала обстоятельно.

— Скажите, одной из первых песен вы спели «Арлекино», и после этого вас сразу заметили и вы сразу стали известной?

— У меня было несколько песен, и я все время ждала, какая из них, грубо говоря, вывезет, какая более счастливой будет. Оказалась «Посидим, поокаем» — это было в семьдесят четвертом году. Я играла там такую девчонку, очень смешную, все смеялись до упаду и сразу назвали меня комической певицей. А потом выпустила «Арлекино», тогда меня стали звать трагикомической певицей. А когда спела монолог «Женщина, которая поет», стали звать трагической.

А на самом деле все проще: у меня разноплановый репертуар. Сцена для меня, как лекарство. Она сделала меня другим человеком Я была некрасивая, невзрачная, угловатая, а теперь видите, какая красивая!

Пугачева хлопает ладонью по шляпке, сдвигая ее на лоб, и смеется. Смеется и Миронов, а Алла продолжает:

— И знаете, мне было при контакте с людьми довольно-таки сложно, А выйдешь на сцену — зрители вроде далеко, что хочешь, то и делай. Уже не выгонят, раз вышла. И я такую свободу почувствовала, когда вышла на сцену первый раз, на огромную сцену в большом зале в Лужниках, что со страху я стала кричать и танцевать. Мне казалось, что это мой последний концерт, что мне вот так разрешат, а больше никогда не разрешат.

Миронов улыбается и задает следующий вопрос:

— Все говорят, что вы ни на кого не похожи, я тоже с этим согласен, а интересно, у вас есть кумиры?

— Мне очень трудно на это ответить, потому что, когда я еще не думала петь, у меня уже были пластинки таких мастеров, как Шульженко, Утесов. Это еще не значит, что мне нравилось, что они поют. Но то, как они поют... Они не фальшивили никогда перед зрителями, перед слушателями, и чувствовалось: о чем они думают, о том и поют.

— Алла Борисовна, а как вы относитесь к своей невероятной популярности?

— К своей популярности я отношусь прекрасно!

— Она вам не мешает?

— Ни в коем случае.

— Помогает?

— Помогает.

— Каким образом?

— Я купаюсь в ней. Я счастлива. Чем дольше она будет продолжаться, тем лучше. Иногда встаешь утром, смотришь в зеркало и говоришь: «Ух, какая ты красивая, красивая, красивая». И становится ничего. А что делать? И с каждым годом мне все легче и легче, хотя, казалось бы, должно быть труднее. А мне легче. — Ироническая улыбка сбегает с ее лица, и Алла вздыхает.

В этом интервью, по-моему, есть много из того, что так перемешалось в Алле: бравада и предельная откровенность в мыслях и чувствах; жеманность и желание до боли быть понятой; наступательность и — на миг! — беззащитность; эпатаж и юмор, обращенный на себя, — качество не столь уж распространенное; поза и стремление предстать такой, какая есть, а не такой, какой может казаться.

Два интервью, разделенные двадцатью годами, давали возможность сделать какие-то выводы. Их не навязывали зрителю — пусть каждый разберется сам.

Телеэкран предоставляет условия для таких сопоставлений и выводов. В одной из программ «Встреч» смонтированы два исполнения Пугачевой одной и той же песни Владимира Высоцкого — «Бокал». С правой стороны экрана съемка восемьдесят девятого года, с левой — девяноста восьмого. Потом они меняются местами, одно исполнение вытесняет другое, снова возвращается в исходное положение, идет параллельно и т. п. Все эти монтажные хитрости наглядно демонстрируют, насколько Пугачева изменила трактовку песни спустя десятилетие после первого прочтения.

И каков же вывод, какое лучше? Лучше оба. На каждом — печать своего времени. Первое — открыто эмоциональное, со слезами и страстями, как говорится, на разрыв аорты. Второе — более сдержанное, но сильное чувственным напряжением (чувственность здесь не синоним эмоциональности!), и это напряжение как бы скрыто внутри актрисы и оттого не менее волнующе.

Тут есть один секрет. Валентин Гафт в сборнике статей разных авторов «Необъятный Рязанов», выпущенного к недавнему юбилею мастера кино, пишет: «Рязановские картины имеют одну интересную особенность, будь это абсолютные шедевры либо просто удачные или менее удачные. Они со временем становятся еще лучше и, когда их смотришь много раз, то хочется сказать словами Фаины Георгиевны Раневской: „Смотрела картину в четвертый раз. Сегодня артисты играли хорошо“.

Парадоксальное утверждение великой актрисы, даже если оно только приписывается ей, двусмысленно. Думаю, Раневская не просто шутила над неизменностью того, что зафиксировано на пленке. Если человек смотрит один и тот же фильм или слушает полюбившуюся в свое время песню спустя месяцы и годы и при этом не меняет своего мнения, значит он имеет дело с явлением искусства.

Знаю, как люди порой боятся возвращаться к тому, что когда-то восхитило их: а вдруг сегодня оно принесет только разочарование?

Та же Раневская рассказала (на этот раз достоверность гарантирую — сам был свидетелем), как однажды вздумала сходить в «Иллюзион» на старый, еще довоенный фильм «Девушка о характером». Его она никогда не видела, и хотелось самой понять, в чем причина его бешеного успеха, пережитого в тридцатые годы:

«За весь фильм я ни разу не улыбнулась, хотя даже на экране не забыли написать „комедия“. Чему там смеяться? Злободневная агитка на тему хетагуровок: в конце тридцатых нашлась такая дама по фамилии Хетагурова, жена красного командира, служившего на краю света. Она выступила с почином „Девушки, все на Дальний Восток!“. Валя Серова с этим почином скачет из одного павильона в другой, призывая массовку ехать неизвестно на что и неизвестно к кому. Безумно смешно!

После сеанса меня окружили несколько зрительниц старшего возраста. Они что-то проохали о любви ко мне, а потом спросили, как мне «Девушка с характером». И тут я врезала картине по полной программе — нужно было разрядиться.