Гадис Гаджиев - Конституция дагестанца Страница 19

– Да будь проклята мать, родившая такого сына! Я назвал тебя Магомедом, это твое имя, но ты имел право свое имя изменить. Но кто дал тебе право изменить и мое имя? Почему я, Гасан, стал Григорием? Я твой отец, я по-прежнему жив! Я хочу оставаться Гасаном!

Ничего не ответил участник гражданской войны. Так он и служил в райкоме партии конюхом, но при этом оставался слишком идейным. Я встречал таких фанатично преданных Советской власти горцев, бывших красных партизан. Один из них вставал ежедневно в шесть часов утра, включал радио, и когда раздавались звуки государственного гимна, он вытягивался в струнку и отдавал честь невидимому Сталину!

Так вот, такие люди, как Михаил Григорьевич, были в Дагестане, это метко подхваченный Гамзатовым типаж, образ малообразованного, но беззаветно преданного Советской власти горца.

В это время, в тридцатые годы, учитель хунзахской школы Гаджи получил выговор по партийной линии за то, что он не указал в анкете при вступлении в ВКП (б) (Всесоюзная коммунистическая партия большевиков), что его умерший давно двоюродный брат был из ханского рода. Понурив голову, печальный Гаджи шел пешком по дороге в свой родной аул Батлаич. В пути ему встретился райкомовский конюх Михаил Григорьевич. Завязался обычный разговор, составляющий важную составную часть горского этикета. Учитель Гаджи поделился своей бедой и услышал в ответ:

– Мало тебе выговора! Тебя надо было изгнать из нашей сталинской партии! Какой ты партиец, какой из тебя коммунист?! Настоящий член партии должен немедленно сообщать… Даже если это и не двоюродный брат, если это сестра, брат, даже если это твой умерший отец!

Учитель Гаджи поднял глаза на сидящего верхом на лошади Михаила Григорьевича и сказал:

– Не зря народ называет тебя слишком идейным! Нам с тобой не о чем больше говорить!

Гаджи свернул с дороги на тропинку, которая срезала и сокращала дорогу в село.

– Ты куда? – удивился Михаил Григорьевич.

– Куда угодно, но только не одной дорогой с тобой!

– Вай! Я же к коммунизму иду, неужели ты сворачиваешь с дороги, ведущей к коммунизму…

– Даже к коммунизму мне не хочется идти рядом с тобой.

Другой такой слишком идейный партиец написал в райком партии жалобу: «Сколько я ни пытался убедить свою жену словом и даже силой, моя жена не проявляет старания в изучении «Краткого курса истории ВКП (б). Прошу руководство райкома партии оказать мне помощь в идейном воспитании несознательной женщины».

Казалось бы, эти непритязательные истории про «слишком известных товарищей» – просто шутливые. Истории, которые где-нибудь за столом вызывают улыбку. Но если попытаться разгадать зашифрованное наставление Расула Гамзатовича, то можно обнаружить несколько смыслов: один из них состоит в том, что всякие крайности нелепы и смешны! Человек, не знающий меры, вызывает осуждение или смех. Нельзя кичиться своей скромностью, то есть быть слишком скромным.

Нельзя быть даже слишком порядочным! Если ты имеешь дело с явно непорядочным человеком, проявление изменений порядочности может обернуться бедой. Нельзя быть и слишком культурным! Понять это труднее! Давайте вспомним времена Средневековья, когда Русь заполонили монголы. Академик Марр писал, что произошло это и потому, что монголы были сильны своей дикостью. С сильными людьми надо демонстрировать свою силу.

Другой смысл шутки о слишком идейных товарищах может быть еще более масштабным. Он может характеризовать менталитет россиян, с их склонностью к импульсивности и крайностям. Говорят же, сравнивая Европу и Россию: «Если у них насморк – у нас холера!».

На дверях Союза писателей Дагестана однажды появилось строгое предупреждение: «Плохо знающим теорию вход в помещение Союза писателей строго запрещен». Говорят, известный в Дагестане поэт Абуталиб Гафуров как-то по делам решил зайти в Союз писателей, увидел объявление на дверях, понурил голову и развернулся, ушел прочь.

Далее в «Моем Дагестане» на лакском языке говорится о том, что в Махачкале есть много разных кладбищ: христианское, мусульманское, еврейское… Один из слишком идейных товарищей выступал на совещании республиканского актива. Он сказал:

– Мы каждодневно ведем борьбу за укрепление дружбы между народами, а между тем у нас продолжают существовать разные кладбища. Настало время создать единое для всех кладбище. Можно дать ему название: «Дети одной семьи». Мои отец и мать были верующими, они молились Аллаху. Сегодня я, член партии ВКП (б) с 1937 года, хотел бы, чтобы мои родители были похоронены на общем кладбище. Да, настало время создать в нашем интернациональном городе единое интернациональное кладбище.

Я спросил у Расула Гамзатовича про эти отсутствующие в русском переводе сюжеты. Он тогда, помнится, оживился и сказал, что это истории, рассказанные его отцом, Гамзатом Цадасой, который, будучи мудрым человеком, подмечал эти причуды и очень иронично высказывался по их поводу.

Я помню «Мой Дагестан» чуть ли не постранично! Особенно мне нравится притча про балхарского гончара. Сколько в ней мудрости, ненавязчивого житейского совета и опыта! Именно с помощью таких устных рассказов горцы формировали характер человека. Они всегда считают слабым человеком того, кто горяч, вспыльчив, не умеет сдерживать слова и эмоции. Шахрудтин Магомедович Шамхалов говорил об этом: «Это наши любимые кавказские слабости…».

Вспомним эту притчу.

Притча о балхарце и его кляче.

Один балхарец нагрузил своего беднягу коня горшками, кувшинами, плошками и отправился по аулам торговать. В аварском ауле был в этот день праздник скачек. Горячие джигиты съехались сюда на своих еще более горячих конях. И джигиты были прославлены, и кони были прославлены. Джигиты были стройны и красивы, а их кони еще стройнее и красивее. Глаза у джигитов горели отвагой и азартом, глаза у коней горели огнем нетерпения.

Наездники начали уж выстраиваться в ряд, как вдруг на площадь въехал мирный балхарец, а его лошадь, казалось, совсем засыпает на ходу. Молодые джигиты подняли балхарца на смех.

– Давай присоединяйся к нам!

– Давай мы и твою клячу запишем в скакуны.

– Почему бы и ей не потягаться с нашими скакунами?

– Давай скачи вместе с нами, а то некому будет подбирать за нами подковы.

В ответ на все эти насмешки балхарец молча стал сгружать со своей лошади горшки, кувшины и плошки. Спокойно он сложил товар в одну кучу, спокойно сел верхом на коня и занял место в ряду джигитов.

Кони у джигитов рыли копытами землю, вставали на дыбы, перебирая в воздухе передними ногами, тогда как лошадь балхарца дремала, понурив голову.